за два дня до археологической экскурсии для членов кибуца. Малмат ходит с ней по тропам и ведет разговоры не только о книгах, обедает с ней в столовой, высокомерно отвечая на недоброжелательные взгляды блюстителей морали.

“Я вижу, насколько ты несчастна с этим человеком. В этом кибуце”, – уговаривает он ее переехать в Иерусалим. Она возражает не только потому, что в сердце ее поселился один лишь холод. С тех мгновений, когда она была свидетельницей мужества членов кибуца в дни войны, родившей в ней чувство уважения к ним, всё в душе ее стало запутанным и сложным.

Трудно ей согласиться с нечестными методами, которыми товарищи борются за марксистский образ нового, только родившегося государства. По субботам она стоит напротив синагог в Афуле или Хайфе, а вокруг члены кибуца орут и свистят, мешая верующим молиться. Она вспоминает слова отца-либерала:

“Бертель, как ты осмеливаешься так оскорблять чувства ближнего?!”

Душа ее не на месте. Каждую субботу грузовики подвозят членов кибуцев Движения “Ашомер Ацаир” в Изреельской долине к синагогам. Таков способ антирелигиозной пропаганды. В этих атеистах живет откровенное отвращение к верующим, открыто выражаемое в такой хамской форме. В душе она жалуется отцу, что нет лекарства от ненависти ее товарищей к религии, особенно, на фоне с издевательских слухов, что в Катастрофе хасиды не смогли спасти свои шкуры. Говорят, что они не бежали, спасаясь, из Европы, ибо, по словам раввинов, Бог ставит их перед испытанием. Но несколько раввинов успели сбежать, оставив свою паству на растерзание. Кибуцники из Польши, которые росли в семьях хасидов, ужасаются хасидам Гура, шедшим, как овцы на заклание, с просветленными лицами, ибо переходят из этого мира в лучший мир. Ненависть между евреями растет со дня на день.

Наоми не утвердили инструктором, и всё из-за ее наивности.

“Наоми, Наоми!” – крики о помощи посреди ночи неслись из будки Миты Бат-Дори, в большом дворе кибуца. Она бросилась туда – спасать болгарина Иоську, и оказалась в унизительной ситуации. В темноте влюбленный в нее воспитанник с опущенными штанами схватил ее в охапку, пытаясь ее тоже раздеть. На ее крики прибежали два охранника, оказавшиеся поблизости и ворвались в будку, застав ее полуголой. Единогласно было решено – удалить парня из кибуца, но против этого выступила болгарская группа, угрожая коллективно покинуть кибуц. Невозможно было отказаться от такой рабочей силы в период восстановления хозяйства после войны. Иоська признал свою вину, остался в кибуце, но этим история не закончилась.

Наоми подвергают преследованиям. Шабтай Эрез, парень из кибуца Бейт Альфа, который прибыл с группой на учебу в Мишмар Аэмек, распускает слухи о ее доступности, обвиняет ее в том, что она сама соблазнила воспитанника. Она покрывается холодным потом.

В поле, когда они вязали снопы, к ней пристал пастух из кибуца Эйн Харод, приехавший на учебу:

“Ты чего распускаешь руки?!” – Наоми оттолкнула его.

“Ты еще говоришь?! Да ты доступна каждому! У тебя двое детей, а ты в постель впускаешь совсем молодого парня”.

Мысль о том, что жизнь ее кончена, не отпускает её. В каждом углу её подстерегают мужчины. Все перешептывания покрывают крики старшей дочери: “Весь кибуц знает, что ты сделала!” Она про себя думает: “Если весь кибуц знает, значит, это правда?!” Чтобы спастись, она посылает письмо Израилю. Он приглашает ее на конференцию в Тель-Авиве, где собирается прочитать лекцию о поведении молодежи в дни войны. В письме он высоко оценивает её ум. Оппонентом ему должен выступить Милек Гольдштейн-Голан, и потому важно её мнение о диспуте.

На конференции она с удивлением вслушивается в острую критику Израилем ситуации, хотя он выговаривает всё это спокойным уравновешенным голосом. Завершил он выступление выводом: молодежь во время войны должна сдерживать свои страсти.

Доклад Израиля аудитория встретила бурными аплодисментами. Милек явно терпел поражение. Большинство не принимало его компромиссный подход. Он считал, что во время войны молодежь разнуздана, и с этим ничего не поделаешь. Именно на этом оселке строилась дискуссия между Израилем и Милеком.

После того, как все разъехались по кибуцам, она с Израилем вышла на пустынную дождливую улицу. Он сбросил пальто, накрыл её плечи и повел в кафе. Оказалось, что ни у нее, ни у него нет ни гроша. Недалеко от кафе сидел член кибуца Бейт Альфа Куба Рифтин со своей коммунистической компанией. Израиль занял у него денег и заказал кофе и печенье.

“Сердятся на меня. Их выводит из себя мое мировоззрение. Все время меня атакуют”, – сказала Наоми.

“Нет ничего более фальшивого, чем осуждать или восхвалять человека. Наоми, невозможно вторгнуться в человеческую душу. Каждый человек – индивидуальное создание. Ты должна сказать себе, что возможность вникнуть в душу себе подобного ограничена, и просто надо запретить себе пересекать эту границу. Помни, что у каждой снежинки иная форма. Ищи всегда синтез между твоими и противоположными мнениями”.

Неожиданно он меняет тему: “Я очень высоко ценю тебя как личность, Наоми. Но я никогда не свяжу свою жизнь с молодой женщиной. Я ведь на пороге старости”.

Он понижает голос: “Открою тебе секрет. Сейчас я душевно сблизился с Леей Гольдберг. Мы с ней вместе работаем в издательстве “Сифриат Апоалим” – “Библиотеке трудящихся”. Шлионский ее недолюбливает, завидует ей, но я убежден, что она – великая поэтесса”.

Он подает ей руку, они покидают кафе. “Подожди, пока я выйду”, – говорит он ей у входа общежитие. Общежитие содержит религиозная женщина, четко разделяющая мужские и женские номера. Она хорошо знакома Израилю и предлагает последнюю свободную койку. Они прокрадываются внутрь. И тут же засыпают рядом в сумерках. “Не дай Бог, она застукает нас”.

С первыми рассветными лучами они выскочили из тепла на холод. На автобусной станции Израиль поцеловал ее и сказал, что даст водителю свой адрес и вышлет ему деньги за ее поездку. Так принято, ибо известно, что многие ходят без гроша в кармане. Тут же пошли сплетни. Куба Рифтин рассказал, что Израиль одолжил у него деньги, чтобы переспать с молодой женщиной.

Израиль исчез из ее жизни.

Куда ей податься? У Лотшин, в Пардес Каце, трое живут в тесной комнатке. Брат ее мужа Иче, Калман, вернулся из Китая, куда бежал во время войны, и водворился в комнатку с огромным холодильником. Кто мог поверить, что так будет выглядеть жизнь старшей её сестры – “принцессы” их отчего дома.

Кто мог подумать, что однажды и Наоми вынуждена будет устраиваться на ночь в этой комнате, под окном. Хозяин выгнал ее из крохотной