сможет выпить больше, чем в предыдущий раз.

Чтобы натощак ощутить опьянение сразу и интенсивней, он почти не ел в столовой. Он здесь один, потому что Матис на уроке латыни. Он дождался, пока все ученики разошлись по классам или кружкам. А потом двинулся к лестнице, проверил, что никто не видит, и залез в тайник. Вдруг оглушительный гам заполняет коридоры. Смех, выкрики — и помимо этого словно какое-то подспудное течение, которое различает он один, воспринимающий звуки с необычной остротой: пересекающиеся потоки учеников, шарканье подошв по линолеуму, шорох соприкасающейся одежды, движение воздуха, сопровождающее эту ежечасную миграцию, весь этот балет, который он не видит, но считывает каждое движение. В голову ударяет волна жара. Надо еще немного продержаться до выхода, чтобы не стошнило, и когда он будет в состоянии лечь на пол — проползти под шкафом. В данную секунду он на это не способен.

Коридоры пустеют, гомон мало-помалу спадает. Он опаздывает на английский. Сейчас Матис уже точно начнет беспокоиться. Он не сказал ему, что пойдет в тайник.

И вдруг пронзает мысль: никто не знает, что он здесь.

В наступившей тишине он засыпает.

Когда Тео просыпается, он вообще не понимает, который час. Мобильник не включается — разрядился.

Он мог проспать десять минут, а мог и два часа. А вдруг уже вечер? А вдруг коллеж заперли?

Он прислушивается. Издалека доносится громкий голос из какого-то класса. Тео с облегчением переводит дух.

Теперь он может лечь на пол и ему не будет казаться, что голова сейчас откатится в сторону. В этом положении он продолжает тихонько дышать, борясь с тошнотой. Он переворачивается на спину, ухитряется найти нужный угол и начинает протискиваться под днищем. Тут счет идет на миллиметры, главное — не запаниковать, когда ты весь под тяжелым шкафом, потому что зазора уже практически нет.

Он сумел выбраться. При ходьбе его качает, ему трудно прямо ставить ноги — такое странное ощущение, что при каждом шаге проседает пол. Приходится идти вперед, придерживаясь за стенку.

Он смотрит на школьные часы — урок английского скоро закончится.

Матис сразу же выйдет и наверняка станет его искать.

Он входит в туалет, и разом накатывает тошнота. Он толкает дверь кабинки. Какой-то металлический шар застрял под языком, никак не сглотнуть. Гортань у него сжимается, желудок сводит спазмом, и он блюет в унитаз коричневой жидкостью. Второй, еще более мощный поток рвоты чуть не опрокидывает его навзничь.

Звенит звонок.

Он едва успевает умыться и прополоскать рот. Снова гул перемены заполняет коридоры.

Он цепляется за раковину, чтобы не упасть, снова начинается головокружение.

Он слышит все ближе голоса и смех.

Он снова входит в кабинку туалета — никого не хочет видеть.

Он опирается спиной и сползает по стенке на пол, пока не оказывается в полусидячем положении, так он все-таки почти вертикально и недалеко от унитаза.

Когда снова наступает тишина, он слышит голос Матиса.

Матис близко. Матис ищет его. Он зовет.

ЭЛЕН

Нас вызвал директор — нас, то есть преподавателей, которые работают с пятым В, — чтобы обсудить случившееся. Господин Немур мог просто вызвать меня и Элиану Вертело, но поскольку конфликт случился из-за Тео Любина, по поводу которого я уже раз к нему обращалась, он решил собрать всех.

Прежде всего, он хотел бы заявить перед лицом всех собравшихся педагогов, что мой поступок не укладывается ни в какие рамки. В таком коллеже, как наш, подобные эксцессы недопустимы. Элиана Вертело, которая сначала хотела накатать на меня жалобу в районное управление образования и даже в муниципальную полицию, все же сменила гнев на милость. Она требовала от меня извинений, которые я ей принесла перед всем собравшимся коллективом. Надо было видеть ее победную ухмылочку. Но я, хотя это и никоим образом не оправдывает моего поведения, все же попросила ее озвучить меру наказания, которую она назначила Тео. Допустимо ли унижать тринадцатилетнего парня, заставляя его бегать на глазах у всех товарищей в ярко-розовых трениках с надписью «Барби», которые вдобавок ему малы? Элиана Вертело вообще не видела, в чем тут проблема. Точнее, не видела, что уж тут такого унизительного… По ее мнению, постоянная несобранность Тео — это чистой воды провокация. По ее собственному выражению, ее он вообще ни в грош не ставит. Фредерик взял слово и поддержал меня — твердым, спокойным голосом человека, в авторитете которого никто не сомневается: возможно, для несобранности есть и другие объяснения, которые стоит изучить. Тем более что Тео в последнее время выглядит усталым, даже каким-то поникшим, и нередко отсиживается в медпункте.

Под конец Элиана Вертело заявила, что не нравится ей этот Любин и даже смотреть ей на него неприятно. Директор, явно обескураженный такой аргументацией, заметил, что от нее и не требуется любить учеников, а только преподавать свой предмет и демонстрировать ровное и справедливое отношение ко всем. Остальные не вмешивались. Когда господин Немур спросил их мнение, все хором стали говорить, что ничего особенного не замечали, разве что Тео Любин вообще держится очень замкнуто и его трудно чем-то заинтересовать. Ничего больше. Эрик Гибер сообщил, что Тео прогулял последний урок английского, хотя с утра был в коллеже. Кстати, если присмотреться, то пропуски уроков в середине дня случались у Тео не раз, и всегда без уважительной причины. Круг опроса преподавателей замкнулся на Фредерике, который рассказал, что однажды Тео на его глазах плакал, — в тот день они с классом слушали отрывки из «Волшебной флейты». Под конец директор вслух зачитал заключение медсестры. И призвал весь преподавательский коллектив в любом случае оставаться начеку.

Когда директор спросил, встречался ли кто-то из нас с его родителями, у меня заколотилось сердце. И я, не думая, ответила, как все: нет.

И тогда я почувствовала на себе изумленный взгляд Фредерика. Его губы шевельнулись, но молчаливый вопрос обращался только ко мне: «Элен, почему ты не скажешь правду?»

Директор взял листки с личными данными и заметил, что адрес отца не указан ни на одном документе в папке. Он попросил Надин Стокье, завуча по воспитательной работе, по возможности получить полные координаты обоих родителей.

На этом собрание закончилось, больше сказать было нечего.

На выходе из кабинета директора Фредерик догнал меня. Несколько секунд шел рядом и молчал. А потом положил руки мне на плечи (внезапный тактильный контакт, электрический разряд, тут же поглощенный телом), заставляя остановиться и выслушать его.

— Почему ты не сказала, что встречалась с его матерью?

Я