В следующее воскресенье Годфри Уоллес зашел снова и, едва переступив порог, упал на колени перед Луизой и попросил ее руки. Едва соображая, что делает, она, запинаясь, дала свое согласие, и в тот же миг он подхватил ее, прижал к сердцу и осыпал поцелуями, бормоча, что теперь он – счастливейший человек на земле и жизнь его отныне в ее руках.

Он настаивал на том, чтобы обвенчаться сразу же, незамедлительно. Всякое промедление страшнее пытки. Однако Луиза осталась тверда. Придется выждать, сказала она, до того, как мать ее даст свое согласие и вернется из Гамбурга. Последующие несколько недель прошли будто в странном сне. Луиза не могла поверить, что она – ей ведь уже было за тридцать, – ни разу до того не получавшая предложения руки и сердца, обожаема и боготворима молодым человеком, которому на несколько лет меньше, чем ей; что скоро она будет невестой, как Эжени де Палмелла.

Будто в лихорадке она отправила письма старшему брату в Лондон, матери в Гамбург, Эжени в Лиссабон; будто в забытьи готовила себе приданое.

Денежные вопросы они с будущим мужем так и не обсудили, но она пыталась гнать от себя темную тень сомнения. Успеется после возвращения матери.

Однажды она все-таки попробовала навести разговор на эту тему: упомянула о своем скромном приданом, о ежегодной пенсии, назначенной семейству покойным королем, – это, мол, все, что у нее есть и что она в состоянии ему принести, а он улыбнулся, прижал ладонь к ее губам и сказал:

– Неужели ты думаешь, что я ждал большего?

Это ее успокоило; видимо, он все-таки правильно понимает ее жизненные обстоятельства.

Она была столь околдована и восхищена своим будущим мужем, что даже мысль о венчании в реформатской церкви не слишком терзала ей душу. Эллен Кларк совсем перестала понимать свою подругу. Уж она-то никогда не позволит себе так увлечься. Это совершенно неразумно, на грани неприличия. Кроме того, она боялась, что через несколько недель замужества Луизу постигнет горькое разочарование. В этих делах мужчины все одинаковы. Это она знала твердо, переварив достаточное количество материнских разговоров. С виду мистер Годфри Уоллес вполне достойный человек, да и манеры у него благонравные, но вот она уж точно никогда не желала бы себе подобного мужа. Слишком высокопарный, а галантность его кажется – ей, по крайней мере, – слегка наигранной.

Впрочем, при Луизе она об этом даже не заикалась. К советам Луиза была глуха. Ее Годфри – образец всех совершенств. У ее Годфри нет ни единого недостатка. Интересно, что она станет говорить год спустя?

Миссис Кларк он совершенно обворожил.

– Какая внешность! – восклицала она. – Какая в этих зеленых глазах интрига! Он очень напоминает мне Фолкстона. Ты его не помнишь, Эллен. Но брови он поднимает один в один, и та же улыбка уголком рта. Скажи Луизе, пусть глаз с него не спускает до того момента, как он наденет ей кольцо на палец. Знаю я этих зеленоглазых. Скользкие штучки, так и норовят сбежать из-под венца. Впрочем, полагаю, ей в этом случае что-то причитается. Что написано в брачном договоре?

– Я со слов Луизы поняла, что никакого договора не существует.

– Никакого договора? Да она не в своем уме! – Миссис Кларк явно опешила. – Ты хочешь мне сказать, что Луиза очертя голову бросается в брак, ничего для себя не выгадав? Без договора она его ни за что не удержит. В жизни ни о чем подобном не слыхивала!

– Я тоже считаю, что она поступает крайне неосмотрительно, – согласилась Эллен, – но Луиза пребывает в столь сильном возбуждении, что не слушает решительно никого, кроме своего ненаглядного мистера Уоллеса.

– Ничего, поживет несколько недель в браке – одумается, – рассудила миссис Кларк. – Лучший способ прочистки организма. Не хуже слабительного. Тебе бы это тоже не повредило, Эллен. Почему бы и тебе не найти молодого человека, который бы в тебя влюбился?

– Благодарю, но я вполне довольна своей нынешней жизнью.

– Слишком уж вы с Джорджем оба здравомыслящие. Он, полагаю, живет в своей Индии монашеской жизнью, благослови его Господь.

Она поцеловала руку, прижала к миниатюрному портрету сына, улыбнулась улыбкой, полной материнской любви, потом принялась ласкать собачонку и про Джорджа забыла.

За два дня до предполагаемого возвращения мадам Бюссон от нее пришло из Гамбурга письмо, в котором она писала, что у Жака корь и она никак не может его оставить, пока он полностью не оправится. Были опасения, что Гийом, только что прибывший в Гамбург, тоже мог заразиться.

Луиза настаивала на том, чтобы отложить свадьбу, но Уоллес и слышать об этом не хотел, он побледнел и разнервничался от первого же намека и заявил, что ожидание и так вымотало его до предела и, если ему придется еще неделю ждать соединения со своей обожаемой Луизой, он не отвечает за свой рассудок. Польщенная и поколебленная этой волной обожания, невеста пошла навстре чу его пожеланиям, и 14 апреля 1830 года в Швейцарской реформатской церкви состоялась брачная церемония. В ре естре была сделана следующая запись:

Lundi, quatorze avril, mil huit cent trente.

GODFREY WALLACE, secrétaire, né à Craigie, compté d’Ayr en Écosse, fi ls majeur de Sir Thomas Wallace, baronet, et de Rosina Raisne, son épouse; et LOUISE BUSSON DU MAURIER, née à Londres, fi lle majeur du feu Robert Busson du Maurier et de Marie-Françoise Bruère, son épouse; ont reçu la bénédiction nuptiale par le ministère de Jean Monod, ministre du St. Évangile, et l’un des pasteurs de l’église reformée consistoriale du département de la Seine séante à Paris, soussignée.

(Signé) J. MONOD, Pr.[17]

Во время церемонии Луиза отвечала на вопросы священника как во сне. Неужели, гадала она, все это правда? Неужели она теперь – мадам Уоллес? Она чувствовала на пальце кольцо, такое новенькое и блестящее, она поднимала глаза на своего рослого мужа, который, после того как церемония наконец состоялась, утратил всю свою нервозность и выглядел собранным и спокойным.

«Бедняга до самого конца не был во мне полностью уверен», – подумала Луиза и, поймав в зеркале свое отражение, невольно подивилась, как она изумительно выглядит: золотистые волосы уложены в свободные локоны, белая вуаль откинута назад. Почти как монахиня, дающая нерушимый обет; она подумала, что бы чувствовала, если бы стала не женой Годфри Уоллеса, а невестой Христовой.