– Ничего! – грубо выкрикнул Влад.

Ему не хотелось быть грубым. Не хотелось кричать. Как-то само выходило. Может, захотелось вдруг разбавить траурную тишину, поселившуюся в квартире, хотя бы этим? Раз уж веселиться ни у кого не выходило.

– Ваня! – позвала мать, не поднимаясь с места. – Иди сюда.

Отец с неохотой пошел на ее голос. Проходя мимо Влада, даже на него не глянул. Его это задело. Нет, он знал, конечно, что малой всегда был любимчиком отца. Но тот был любимчиком всей семьи. Влад его тоже обожал.

– Что происходит? – Отец тяжело опустился на свое место, которое всегда прежде занимал за семейными застольями. – Мальчик вырос и подает голос? Ты пьян, что ли?

Он внимательно осмотрел старшего сына. Отрицательно покачал головой.

– Вроде нет. Чего тогда орешь? По стенам молотишь?

Влад молчал. Растерялся как-то. Отец так давно не говорил с ними. Так давно на него не смотрел. Просто так. Без причины. Просто потому, что он его сын. Сын, оставшийся в живых.

– Ваня, он думает, что это ты! – некрасивым голосом пискнула мать, опуская голову. – Думает, что это ты там… В зале суда…

– Что ты мямлишь, мама! – вырвалось у Влада еще более жестко, чем прежде. – Да, да, да, я думаю, что это ты, пап, взорвал эту суку! Отомстил за Игорька. Уж не знаю, как у тебя это вышло. Кому и сколько ты заплатил, но ты… Ты молодец! Респект!

И, выставив вперед оба кулака с оттопыренными большими пальцами, Влад ими энергично помотал.

– Это куда лучше, чем просить прощения за то, чего не совершал. Тебя теперь все зауважали.

– Все – это кто? – отозвался отец, отвернувшись от них с матерью. – Твои пацаны? Или та великовозрастная шлюха, с которой ты время от времени спишь в квартире друга, когда его родители на работе? Кому я обязан уважением? Отвечай!

Влад мог поклясться, что пол под ним с чего-то вдруг сделался мягким, зыбким, он, честное слово, еле устоял. И открыв рот, чтобы огрызнуться, тут же его захлопнул. Сказать было нечего.

– Ну! – потребовал отец ответа, все так же не глядя на них с матерью. – Кто меня так сильно зауважал?

– Я, – ответил Влад изменившимся голосом.

– Ты… Ты, значит, зауважал меня. А за что, позволь узнать? За убийство? Жестокое убийство сразу трех человек? Двое из которых минимум были невинны.

– Да ладно, пап. Пострадали как раз… Один – свидетель. О нем никто хорошего слова не написал. Сволочным был мужиком. Открывал рот везде, где надо и не надо. А еще подорвалась девка, которая притащила взрывчатку. И еще эта… Эта, которая… – Владу сдавило горло, произнести вслух имя женщины из семьи, которую он ненавидел, не хватило сил. Закончил скомканно: – Так что все получили по заслугам.

– А судьи-то кто? Ты? Пацаны твои? Щенок!

Лучше бы отец его обругал нецензурными словами, чем назвал так. Так обидно, так унизительно, как-то по-детски. Влад хотел удрать с кухни, но не успел. Отец резко поднялся, шагнул к нему, схватил за рукав толстовки и с силой тряхнул, глядя прямо в глаза.

– Это не я, понял?! Не я! – прошипел он, упираясь своим лбом в его лоб. – Я бы никогда не посмел! Никогда! Это страшный грех, сын.

– А как же око за око? Как же месть за Игорька, пап? Ты же… Ты же хотел, когда…

– Я раскаялся, Владька. Я раскаялся! – В горле у отца что-то забулькало, дыхание сделалось горячим и прерывистым. – Мне еще долго искупать мой грех. Очень долго.

– Какой, пап?! Ну, какой такой грех, пап? Ты ни в чем не виноват!

– Я виноват, сынок. Потому что я хотел… Я хотел убить! Я хотел убить ребенка!

Сергей Голубев – молодой крепкий малый двадцати восьми лет с задатками лидера и амбициями представителя руководящего звена – страдал от страшного похмелья. Страдал он этим уже неделю. Напился сразу, как его отстранили от работы. А потом все похмелялся и похмелялся. И все никак не мог остановиться. И главное, что даже не понимал уже: хочет ли он останавливаться.

Его жизнь, такая налаженная, такая комфортная, закончилась в момент взрыва в зале суда, который он был приставлен охранять вместе с другими охранниками. Вернее, они охраняли, а он вел регистрацию посетителей, поскольку должность у него была иная. С большей зарплатой, с большей ответственностью.

Правильнее, он должен был вести регистрацию, но не вел.

Еще правильнее, вел, но из рук вон плохо. И если уж совсем правильнее, то регистрировал лишь тех, кого видел впервые. Многие из тех, кто явился на это заседание, где должны были избирать меру пресечения двум хулиганам, уже были ему знакомы. Не лично, нет. В лицо просто их знал. Журналисты, любопытные, трое пожилых людей – жильцы из дома по соседству. Эти ходили в зал заседания, как в театр. Наслаждались действом.

Какой смысл брать их на карандаш? Голубев не видел в этом смысла. Тем более что заседание было не показательным. Должно было закончиться уже через пару часов выносом решения по мере пресечения, и все.

– Да я даже не ожидал, что это заседание такое внимание привлечет! – ныл он в кабинете серьезного чина в штатском. – Как повалил народ, как повалил! Сутолока образовалась. Я не справился с наплывом посетителей, тем более что один охранник в этот момент отлучился в туалет, а второй вышел покурить.

– Ничего себе! – тихо возмущался серьезный чин, заглядывая проницательными глазами на самое дно души Голубева. – Сколько сразу нарушений Устава. Будто специально все было подстроено. Скажите, гражданин Голубев, это ведь специально все было подстроено, так?

Сергей не понимал, куда тот клонит. Какие признания из него вытягивает. Он ныл, что не виноват. Просил прощения за халатность. Даже принимался плакать, жалея жертв. И сообщить ничего существенного, как ни странно, не мог.

Его забывчивость суровый чин в штатском назвал нежеланием сотрудничать со следствием, чем вызвал новый поток жалких слез Сережи. Его отпустили под подписку о невыезде. На работу являться запретили до вынесения результатов служебной проверки. Он плохо соображал в тот момент, что это значит. Пока один из охранников, который с ним на пару проявил халатность, ему не пояснил:

– Могут ограничиться выговором, могут уволить. А могут и посадить, – вздыхал тот, страшно потея в коридоре перед кабинетом следователя. – Все замкнулось на нас, Голубев. Мы – конечное звено. Мы проморгали. Люди погибли. И объясняйся теперь, не объясняйся, все без толку. Как они решат, так и будет.

– А что решат-то? – заглядывал в рот охраннику Голубев.

Тот ему казался опытным, бывалым.

– Из кого сделать козла отпущения, Голубев. На ком замкнуть все. Кого решат сделать стрелочником, того и сделают. Так что жди…

Сидеть и ждать просто так Голубев не мог. Поэтому принялся пить. И пил уже неделю. А сегодня утром вдруг решил завязать. Не потому, что ему дозвонился наконец его начальник и пообещал вступиться за него. И даже сказал, что не все так плохо. И что он запросто может отделаться выговором. А потому, что его молодой и крепкий организм вдруг начал подводить.