Но, несколько успокоившись, монах стал продолжать:

— Я вам спас жизнь и говорю: «Вы хотите низвергнуть общество, которое правит землей. Я тоже этого хочу. Работайте для меня и молчите. Потом вы узнаете мою тайну». И вы работали, г-н Сэверак! Установив в море металлические проводы, погруженные на разных глубинах, вы получили от них ток и, пользуясь различием температуры между ними, вы добились беспрерывного источника электричества… Вы соорудили машины для обработки, накопления и распределения этой силы. Вы изобрели изумительные элементы и динамо-машину, давшую винту «Торпедо» ту безумную быстроту, благодаря которой Иктанэр мог под водой делать до 200 километров в час. Некоторые из наших братьев вам помогали в этих работах, так как между ними тоже есть люди науки и толка. Оксус, с своей стороны, изобрел крохотные мины с часовым механизмом и изготовил для их заряжения такое взрывчатое вещество, мощь которого в сто раз превзошла мелинит. В то же самое время он был внимательным медиком Иктанэра, как раньше был его гениальным творцом. Что касается меня, я ввел безукоризненную дисциплину в моей группе бенедиктинцев, и они стали ядром и камнем основания моего будущего союза… Они будут моими делегатами при земных правительствах! Кроме того, я завершил образование Иктанэра и выработал с ним необъятный план, по которому нынешние земные власти должны быть свергнуты, а наше абсолютное владычество будет установлено навеки! Наконец, все было готово! Однажды вечером один из наших братьев свез меня в нашей электрической шлюпке до Буширского порта. Я пересек Персию, Турцию, Европу. В Берлине я говорил германскому императору и вручил ему, а равно и всем главам государств мира, ультиматум о покорности или же войне. Затем я вернулся назад. 1-го февраля с нашего поста беспроводного телефона, секретно установленного нами на Балеарах, приверженный нам тамошний сторожевой брат прислал весть. Благодаря особым аппаратам, которые Иктанэр установил на различных глубинах во всех океанах, эта весть, автоматически получаясь и передаваясь с аппарата на аппарат, дошла до нас. Ни один глава государства нам не подчинился. Я это предвидел, так как люди слепы и глухи… В это время Иктанэр с «Торпедо», снаряженным тридцатью минами, уже ожидал пред аппаратом беспроводного подводного телефона в одном из углублений острова Гельголанда… И я послал ему весть. Это был приказ. И Иктанэр повиновался. Ваш «Торпедо» пробежал от Гельголанда до Иокагамы. Мины рвались в портах и под днами судов. Ежечасно с Балеарской станции я получал трагические извещения… Затем уже они стали приходить с нашей станции в Индийском океане, где тоже поселен один наш брат. Потом настала очередь Тихоокеанской станции… Мир был скован ужасом. И в настоящее время международный конгресс посланников собрался в Марселе и обсуждает, какой линии держаться в отношении таинственного бича и что это за бич? Безумцы! Они думают обезоружить меня пустыми словами! Мне нужно их полное подчинение, я хочу их безусловного рабства. Я известил мир, что даю ему отсрочку до 31-го марта. Я отозвал Иктанэра. И я жду!..

Монах замолк. Он казался преображенным. Встав во весь рост, он своим взглядом метал молнии, как сам ужас, как властитель. Глядя на него, какой-нибудь простодушный верующий подумал бы, что видит пред собой современное воплощение самого Люцифера, который сошел на землю, чтобы отнять у Бога его власть над миром, пользуясь, как послушным рабом, новейшими чудесами того знания, которыми так превозносится наша эпоха.

Наряду с монахом, Оксус оставался недвижим, с раскрытыми глазами и с откинутой на спинку дивана головой. Что касается Сэверака, то он был совершенно ошеломлен, все его мысли кипели в невообразимом хаосе.

Фульбер сел и погрузил свое лицо в свои дрожащие руки. Тяжелое молчание длилось мучительно долго. Сэверак успел совладать с своими мыслями и привести их в логический порядок с тем, что он знал раньше и что узнал теперь. Очень скоро все для его холодного и расчетливого ума стало ясно, отчетливо, определенно и легко понятно. Он бы хотел без размышлений преклониться пред Оксусом, этим гениальным творцом Иктанэра… Но ведь Оксус был другом, братом, сообщником Фульбера, даже вторым Фульбером? А Фульбер наводил страх на Сэверака. У анархиста нашелся его хозяин. Сам он, в одиночку, нападал лишь на богатых и на власть имущих, которые являются пастухами бесчисленного стада. Между тем, Фульбер, как всемогущий двигатель таинственной ассоциации, нападал на все человечество без исключения. Зачем?

Действительно, Сэверак теперь хотя и знал поступки монаха, но еще не уловил их цели. И тогда он вспомнил, что от его согласия или отказа работать для этой загадочной цели зависит его жизнь или смерть. И он хотел проникнуть в это апокалипсическое будущее! И ради этого он решился идти на лукавство, пустить в ход весь свой рассудок и хладнокровие в обеспечение успеха принятого плана. И вдруг, решившись сразу разрубить весь узел, он воскликнул:

— Фульбер!

Это звучало скорее повелительно, чем фамильярно. Монах, удивившись, поднял голову. Но Сэверак настолько владел собой, что уже своим обычным низким и глухим голосом продолжал:

— Обращаясь к вам таким образом, я не хотел проявить недостатка уважения. Но мне кажется, что в такой момент всякая обычная светская деликатность будет смешной…

Он сделал паузу и затем продолжал:

— Вы мне открыли прошлое, вы открыли настоящее. Это прекрасно. Но я желаю, чтобы вы мне разъяснили и будущее.

— Будущее! — перебил монах. — Разумеется! Для этого будущего я вас специально и…

Раздавшийся в эту минуту в лаборатории отчаянный звонок прервал Фульбера. Оксус быстро открыл глаза и вскочил. Дверь бесшумно повернулась на своих шарнирах и в ее раме появилась молоденькая девушка, с прямой осанкой, с гордо изогнутой удивительной талией. На ней было особенного покроя белое платье, перетянутое в поясе багровой шелковой лентой и оставлявшее открытыми шею и руки. Это платье ниспадало лишь до щиколоток ног, обутых в красивые туфли, ярко выделявшиеся на ее белых чулках. Лицо ее было правильного овала и чудного розового оттенка, с красивым подбородком, с сочными пунцовыми губами; у нее были большие темно-голубые глаза, смеющиеся в эту минуту, но часто туманившиеся меланхолическим настроением, которое нередко навещает молодых девушек, сердце которых уже заговорило; наконец, у нее были чудные золотистые волосы, которые она простым, но пышным узлом небрежно откидывала со лба на затылок. Такова была эта фигура, которая с беззаботным смехом юности только что несознательно прервала разговор, где дело касалось судеб мира.

— Так что же, отец? Мы не обедаем сегодня? Восемь часов уже давно пробило! Лукреция жалуется, что все перестоялось, а Сципион не может ее утешить!

Эти слова сопровождались веселым смехом, разлившимся по лаборатории с одного конца до другого.

Оксус и Фульбер обменялись быстрым взглядом с Сэвераком, и монах прошептал:

— Ради вашей жизни — ни слова этому ребенку! Она ничего не знает.

И затем, когда взволнованный инженер несколько отошел в сторону, Оксус — и за ним и Фульбер — с распростертыми объятиями, с радостно сияющими глазами подошел к девушке и воскликнул: