— Ух ты! — сказал Лонгмэн. — Понимаю.

— А до этого — Конго. Ну, и еще Боливия.

— Так вы солдат удачи? — Лонгмэн в таком количестве поглощал всякое остросюжетное чтиво, что подобные эпитеты были для него привычными.

— Ну, это довольно дурацкое определение. Наемник — вот более правильное слово.

— Но наемник — это ведь тот, кто воюет ради денег.

— Вот именно.

— И все же, — жизнерадостно продолжал Лонгмэн, стараясь заглушить неприятную мысль, что воевать за деньги — примерно то же самое, что убивать за деньги, — и все же я уверен, что в любом случае для вас важнее были приключения, а не деньги.

— В Биафре я командовал батальоном. Мне платили две с половиной тысячи в месяц, и сбавь они хоть цент, я бы к этому делу и пальцем не притронулся.

— Биафра, Конго, Боливия, — изумленно повторял Лонгмэн. — Постойте-ка, Боливия — это ведь там, где Че Гевара? Вы что же, были с ним?

— Нет, я был как раз на другой стороне. С теми, кто его прикончил.

— Помилуйте, я вовсе не думаю, что вы были на стороне красных, — заторопился Лонгмэн.

— Я на стороне тех, кто мне платит.

— Какая же все-таки волнующая, славная жизнь! — воскликнул Лонгмэн. — А что заставило вас бросить все это?

— Рынок сузился. Нет работы. А пособий по безработице там не платят.

— И как же устраиваются на такую работу?

— А как вы устроились машинистом в метро?

— Ну, это совсем другое. Обычная работа, надо же на жизнь зарабатывать.

— И я пошел в солдаты по той же причине. Пива не хотите?

После этого прогулка и пиво стали еженедельным обычаем. Поначалу Лонгмэн не мог взять в толк, зачем такой человек, как Райдер, возится с ним, но в конце концов он понял: как и он сам, как и многие в этом городе, Райдер был одинок. Так что на час или два в неделю они скрашивали одиночество друг друга; но общение их, после тех первых откровений, вновь стало совершенно нейтральным.

А потом, в один день, все изменилось.

Началось все довольно невинно — с газетного заголовка. Они увидели его в газете, лежавшей на стойке бара, куда они зашли выпить по традиционной кружке пива: ПЕРЕСТРЕЛКА В МЕТРО, ДВОЕ УБИТЫХ.

Двое грабителей попытались обчистить билетную кассу на станции в Бронксе. Коп, дежуривший на станции, вытащил пушку и пристрелил обоих. На газетном фото — два покойника на грязном полу станции; кассир высунулся из окошечка и разглядывает их.

— Торчки, — тоном знатока сказал Лонгмэн. — Никто больше не полезет за мелочью в билетную кассу. Дело того не стоит.

Райдер без всякого интереса кивнул. На этом все могло бы и закончиться, часто думал потом Лонгмэн, если бы его не понесло дальше и он бы не поделился с Райдером своими самыми сокровенными фантазиями.

— Уж если я бы хотел совершить преступление в метро, с кассой я бы точно не стал мелочиться.

— А что бы вы сделали?

— Например, захватил бы поезд, — брякнул Лонгмэн.

— Поезд метро? А что с ним потом делать?

— За него можно потребовать выкуп.

— Будь это мой поезд, я бы сказал вам: да заберите его себе на здоровье! — усмехнулся Райдер.

— Я не собираюсь требовать выкуп за сам поезд, — пояснил Лонгмэн. — Пассажиры. Заложники. Ясно?

— Как-то это слишком сложно, — покачал головой Райдер. — Не думаю, что это сработает.

— О, это может отлично сработать. Я время от времени подумываю над этим. Так просто, смеха ради.

Смех, правда, был невеселым. Это было его местью Системе, игрой, в которую он играл, когда обида подкатывала к горлу. Никогда он не думал, что совершит что-нибудь подобное в действительности.

Райдер поставил стакан с пивом на стойку, обернулся к Райдеру и посмотрел на него в упор.

— Почему вы уволились из метро? — спросил он ровным голосом. Командирским, как теперь уже понимал Лонгмэн.

Такого вопроса Лонгмэн совершенно не ожидал. Максимум, чего он мог ждать — это проявления вежливого интереса. Застигнутый врасплох, он, не успев сориентироваться, выпалил правду:

— Я не увольнялся. Меня вышибли с работы.

Райдер молча смотрел ему в глаза, ожидая продолжения.

— Я был невиновен, — пробормотал Лонгмэн. — Конечно, надо было бороться за свои права, но я…

— Невиновен в чем?

— В нарушении, само собой.

— Каком нарушении? В чем вас обвиняли?

— Меня ни в чем не обвиняли. Это был просто наговор, но они все равно меня выперли. Вы прямо как прокурор.

— Простите, — сказал Райдер.

— Да нет, черт, я могу рассказать. Меня подставили. Клювам нужна была жертва…

— Клювам?

— Это специальные инспектора, сыщики. Они шныряют вокруг в штатском, проверяют персонал. Иногда одеваются вообще хиппово, знаете там — длинные волосы и все такое. Шпионы, короче.

— А «клювы» — потому что они везде суют свой нос? — улыбнулся Райдер.

— Вот все так думают. На самом деле, их прозвище происходит — как, кстати, и у английских «бобби» — от имени первого начальника службы безопасности. Его фамилия была Бики.[6]

Райдер кивнул.

— Так в чем вас все-таки обвиняли?

— Они подозревали, что какая-то банда перевозит наркотики, — ответил Лонгмэн вызывающе. — С нижнего Манхэттена на север. Один дает машинисту пакет, другой забирает его в Гарлеме. И никаких концов. Клювы решили повесить это на меня. Но свидетелей у них не было, и с поличным меня не взяли. Да я в жизни не стал бы заниматься такими делами. Вы же меня знаете.

— Да, — сказал Райдер. — Я вас знаю.

Пока его окончательно не взбесили два этих черных молокососа, Комо Мобуту вообще не парился. Происходящее его не касается. Пусть эти уроды грабят поезда хоть дважды в день, он и глазом не моргнет. Если это не связано с революционной борьбой угнетенного чернокожего населения, Комо Мобуту это не волнует.

Впрочем, ему доставляло некоторое извращенное удовольствие оказаться участником, точнее, наблюдателем происходящего — а все из-за того, что он ездил на метро. Он не был черным из разряда «лимузин-пентхаус-первый-класс-бесплатные-коктейли-от-белых-стюардесс», из этой международной клики, к которой относились все эти псевдобратья с западного побережья, из Парижа и Алжира. Он был настоящим революционером, и даже водись у него бабки, он бы все равно ездил общественным транспортом, а на дальние расстояния ездил бы междугородними автобусами компании «Грейхаунд».