Источник: «Преступность и правонарушения. Статистический сборник». Ежегодники. М.: МВД РФ, МЮ РФ; «Состояние преступности в России». Ежегодники. М.: МВД РФ.

В-третьих, наблюдается резкий всплеск зарегистрированной преступности в 1989–1993 гг. (абсолютное количество преступлений и уровень по отношению к 1988 г. увеличились в 2,3 раза!). Это вполне объяснимо для периода бурных социальных, экономических, политических перемен при сохранении глубокого и всестороннего (тотального) кризиса в стране.

В-четвертых, социальный контроль над преступностью, деятельность системы уголовной юстиции все больше «не поспевают» за ростом зарегистрированной преступности. Об этом свидетельствует хотя бы то, что при росте числа преступлений с 1970 по 2006 г. в 5,6 раза, число выявленных лиц возросло всего в 1,9 раза, а число осужденных с 1970 по 2005 г. – лишь в 1,6 раза. Если же учесть высокую и, с моей точки зрения, все возрастающую латентность преступности, то разрыв между темпами ее роста и роста активности правоохранительных органов увеличивается многократно.

В-пятых, отмечается снижение показателей зарегистрированной преступности в 1994–1997 гг. Возможно, что в 1994–1997 гг. наступила некоторая стабилизация в динамике преступности, вызванная, в частности, достижением «порога насыщения» в предшествующие годы. Вместе с тем, есть серьезные основания полагать, что с 1993–1994 гг. началось массовое противозаконное сокрытие преступлений от регистрации. О росте искусственной латентности уже говорилось выше. Большинство отечественных криминологов также констатируют массовое сокрытие преступлений, начавшееся в 1993–1994 гг. Так, Л. Волошина пишет: «Из приведенных выше фактов вытекает очень опасное социальное следствие: чем шире разрастается латентность, тем легче манипулировать преступностью в ведомственных интересах, так как выборочно работая… с резервом латентных преступлений, проще повысить или понизить показатели… Современная уголовная статистика не дает государству и обществу адекватного представления о положении дел».[137] О массовом сокрытии преступлений от регистрации («соцсоревновательном методе») подробно пишет В. В. Лунеев.[138] Но даже сокрытие преступлений от учета не смогло надолго приостановить рост преступности.

Поэтому, в-шестых, в 1998–1999 гг. вновь отмечается рост преступности, так что в 1999 г. количество зарегистрированных преступлений впервые превысило 3 млн, а уровень впервые (после 20-х гг.) превзошел 2 тыс. (на 100 тыс. жителей). Некоторое сокращение показателей преступности в 2000–2004 гг. вновь «компенсировалось» ростом в 2005–2006 гг.

Как уже отмечалось, более точную картину дает динамика относительно менее латентных тяжких преступлений, таких как убийство, тяжкие телесные повреждения, разбойные нападения. Сведения о них представлены в табл. 3.5.

Таблица 3.5

Динамика некоторых преступлений в России (1985–2006)

Сведения, приведенные в таблице, позволяют сделать ряд выводов.

Во-первых, наблюдается интенсивный рост тяжких преступлений в 1989–1994 гг. Так, по сравнению с 1987 г. (наименьшие показатели эпохи «перестройки»), уровень умышленных убийств (с покушениями) к 1994 г. вырос в 3,5 раза, тяжких телесных повреждений – в 3,3 раза (при росте общей преступности за те же годы в 2,2 раза). Уровень грабежей за 1987–1993 гг. вырос в 5,9 раза, разбойных нападений – в 6,9 раза (при росте общей преступности за те же годы в 2,3 раза).

Во-вторых, после непродолжительного «затишья» 1995–1997 гг. возобновился рост тяжких преступлений в 1998–2005 гг.

В-третьих, сам уровень (на 100 тыс. населения) умышленных убийств (около 20 в 1993, 1996, 1997, 2006 гг. и свыше 20 в 1994–1995, 1998–2005 гг.) чрезвычайно высок по сравнению с мировыми и особенно – западноевропейскими данными (ср. с табл. 3.2). При этом сведения милицейской статистики, приведенные выше, далеко не полны: в ней не учитываются преступления, квалифицированные по иным статьям УК, кроме «умышленные убийства» (ст. 102, 103 УК РСФСР 1960 г., ст. 105 УК РФ 1996 г.). Неудивительно, что по данным медицинской статистики (она же – официальная государственная статистика, передаваемая в международные организации – ООН, ВОЗ), уровень смертей от убийств значительно выше. Так, по данным медицинской статистики,[139] уровень смертей от убийств составил: в 1992 г. – 22,9 (по милицейской статистике уровень убийств – 15,5), в 1993 г. – 30,4 (по милицейской статистике – 19,6), в 1994 г. – 32,3 (вместо 21,8), в 2002 г. – 30,8 (вместо 22,4), в 2003 г. – 29,5 (вместо 22,1). Наконец, не учитывается количество убитых среди «пропавших без вести» и не обнаруженных, а эта цифра составляла во второй половине 90-х гг. свыше 25 тыс. человек ежегодно (конечно, не все они убиты, но, вероятно, значительная часть).

В-четвертых, я бы отметил еще одно обстоятельство. Наряду с уровнем убийств, важным (и печальным) индикатором социального благополучия/неблагополучия служит уровень самоубийств. При этом объемы и уровни убийств (результат агрессии вовне) и самоубийств (агрессия против себя) находятся в определенной взаимосвязи.[140] Предлагалось рассматривать сумму уровней убийств и самоубийств как интегральный индикатор уровня социальной патологии.[141] Тогда, например, уровень социальной патологии увеличился в России с 1988 по 1995 г. с 34,1 (9,7 + 24,4) до 72,2 (30,8 + 41,4), т. е. более чем в 2,1 раза за 7 лет. За те же годы этот показатель уменьшился в Австрии с 25,6 (1,2 + 24,4) до 23,3 (1,0 + 22,3), в Дании с 26,8 (1,1 + 25,7) до 18,9 (1,2 + 17,7), в Канаде с 15,6 (2,1 + 13,5) до 15,0 (1,6 + 13,4), в Швеции с 20,3 (1,4 + 18,9) до 16,2 (0,9 + 15,3) и т. п. Мною был применен «индекс насилия» – частное от деления уровня убийств на уровень самоубийств в качестве одного из возможных показателей социального благополучия/ неблагополучия, а также степени «цивилизованности/социальности», если заимствовать терминологию А. Зиновьева.[142] При этом я исходил из того, что: а) убийство и самоубийство – два проявления агрессии; б) оба эти явления социально обусловлены и имеют относительно низкую латентность; в) оба социальных феномена представляются наиболее экстремальными способами разрешения социальных и личностных конфликтов; г) самоубийство служит более «цивилизованной» и достойной человека реакцией, нежели убийство. В результате оказалось возможным эмпирически (по многолетним данным, публикуемым Всемирной организацией здравоохранения – ВОЗ[143]) выделить, конечно же условно, четыре группы стран: с низким показателем соотношения уровней убийств и самоубийств (0,03–0,10) и, соответственно, высокой степенью «цивилизованности» при низкой «социальности» (Австрия, Венгрия, Дания, Норвегия, Франция, ФРГ, Швейцария, Япония и др.); со средним показателем рассматриваемого индекса (0,11–0,39) и средней «цивилизованностью – социальностью» (Болгария, Греция, Канада, Польша и др.); с высоким показателем этого индекса (0,40–0,99) – низкая «цивилизованность», высокая «социальность» (Аргентина, Россия, США, Уругвай и др.); с очень высоким, экстремальным значением индекса (> 1). Последний случай означает наличие экстремальных социально-политических условий, включая состояние войны (Мексика, Пуэрто-Рико, Эквадор и др.). Динамика рассмотренного показателя в России представлена в табл. 3.6.

Приведенные в этой таблице данные показывают, как Россия после 1988 г. перешла из группы стран со средним значением индекса насилия в группу стран