который был больше похож на средневековый замок. Это был день города, — год точно не помню, но были еще молоды, поэтому считали для себя важным отметить это мероприятие в центре. Весело погуляв по шумной набережной, мы стали подниматься на остановку, чтобы продолжить веселье уже у себя в районе, не дожидаясь салюта. И тут наш третий друг, а было нас всего трое, стал переходить перекресток в неположенном месте, да еще и пошатываясь. Мы естественно это даже не сразу заметили, поскольку сами пошатывались, обсуждая коварных девченок. Но оглянувшись, мы увидели уже как его усаживают в полицейский бобик двое стражей порядка. Сделать мы ничего не могли, потому что сами были такие же. В итоге мы продолжали праздник уже вдвоем у второго друга на коттедже, беседуя о философии и психологии окружающих нас людей. Дальше помню, просыпаюсь я в каком-то темном подвале, вдалеке горит огонь, все мне незнакомо и жутко страшно. С похмелья еще под градусом от выпитого я прихожу к выводу, что меня похитили и заперли. Меня накрывает отчаяние и паника, но сидеть сложа руки я не собираюсь, поэтому выбиваю ближайшее окно зачем-то голыми руками, изрезав все запястья в кровь. Как только мне удается вылезти наружу, я тут же начинаю бежать куда глаза глядят, и меня не смущает, что дорога, по которой я бегу мне уже знакома. Удалившись под лай соседских собак от коттеджа на несколько километров, по среди черной ночи натыкаюсь на костер, с подозрительными парнями вокруг огня. Увидев мой нездоровый взгляд и кровь присохшую на руках до самых плеч, они уставившись на меня молчат. Я спрашиваю, как мне найти улицу, на которой живет мой друг, — похоже я уже начинаю понимать, где я нахожусь, и уже медленно плетясь, возвращаюсь к коттеджу с разбитым окном. Теперь он мне кажется до боли знакомым, а себя я после этого долго не мог узнать. Алкоголь это не только веселье, но и печаль. На следующий день мой друг повел себя благородно: мало того, что он сам поменял стекло, пока я досыпал в гостиной, так еще и поехал со мной в травмпункт, узнать на сколько серьезные раны, я сам себе нанес. Там мне сказали, что ничего страшного, но дали направление к психологу, приняв мои порезы за попытки к самоубийству. Хотя кто знает, ведь любое употребление алкоголя это и есть маленькое самоубийство. Третий наш друг как потом оказалось провел всю ночь в камере с бомжами, писая с ними в одно ведро. Вот так мы отметили очередной праздник, после которого каждый из нас зарекся больше не пить. Сейчас я не пью совсем, от слова вообще, и не потому что не могу или не хочу больше, а потому что быть трезвым гораздо интереснее и веселее. Вообще я придерживаюсь мнения, что все вредные привычки от слабого воображения, которое скукой давит на них, заполняя пустые места искусственными фантазиями.

Перелом

Я рос больным и немощным, помню постоянно меня таскали по поликлиникам. Зрение было слабое, очки в роговой оправе снял только в 10 классе, причем снял без каких-либо врачебных предписаний, просто было стремно, до сих пор хожу и щурюсь. При этом мы делали такие вещи, которые могли оборвать нашу жизнь в одночасье: плавили ртуть, топили карбид в бутылках, бросали шифер в костер. Однажды, я помню мне в лоб прилетел кусок шифера, размером с ладошку, — от оглушительного хлопка, мне показалось, что я уже оказался на том свете. Какова была вероятность того, что из простора в 180 градусов, раскаленный шифер из костра, отлетит именно в мою крохотную голову. Хорошо еще то, что он ударился об меня плашмя, а не острым концом, иначе вы никогда не узнали бы об этом случае. Кстати бился я головой уже не раз, как-то я бежал от радости из аэропорта на улицу, что не заметил тщательно отмытое толстенное входное стекло, — от этого перезвона у меня даже заложило тогда уши. Звенело с минуту в голове точно, стекло я конечно не разбил, мне тогда всего было 5–6 лет, но фурор произвел во всем аэропорту. Однажды, в очередной раз, бежав от радости у деда по огороду, я споткнулся и упал, как вы думаете куда, да на изящно торчавший металлический штырь, прочертив на бестолковом лбу рубец, о чем напоминает мне до сих пор шрам над правой бровью. Упал бы я двумя сантиметрами ниже и потерял бы глаз, просто в очередной раз повезло. Дед тогда сказал, что рана не глубокая, и ничего зашивать не надо, и просто заклеил ее изолентой. Он понятное дело прошел войну с немцами и не такое видал, но если меня тогда бы отдали медикам, то шрама удалось бы избежать. Говорят, что шрамы украшают мужчин, но что-то я в своей жизни не наблюдал за собой очередь из прекрасных дам, желающих поглядеть на этот криво сросшийся рубец. Там же у деда меня однажды покусали бродячие собаки, как раз в тот период, когда я был меньше их в раза два. В очередной раз убеждаюсь, что нападают только на слабых, даже собаки. Ободрали до крови все ноги и задницу, но на этот раз я все-таки попал в больницу, там мне сделали прививку от столбняка, и стянули нитками кожу, поэтому сзади у меня сейчас все ровно. Второй раз в травмпункт я попал, когда в школе отменили все занятия, из-за сильного снегопада, чтобы мы все остались дома и прождали его. А мы со школьными друзьями решили попрыгать в сугробы, которые намело с человеческий рост. Для остроты ощущений, мы стали прыгать с гаражей, так как тогда мы полностью погружались в снег с головой, что по тем временам это казалось неописуемым удовольствие. И вот я с третьего захода прыгаю просто в белое покрывало, которое рвется подо мной, и я чувствую какой-то сдвиг внутри. Первое ощущение, что я сразу уснул, все вокруг снизило свою контрастность вдвое. Я огляделся на ребят, они так же не обращая внимания прыгали веселясь, я попытался встать, но почувствовал беспомощность, полную. Я стал тихо кричать ребятам: «Я кажется ногу сломал…». Пришлось это крикнуть с дюжину раз своим потерянным голосом прежде чем меня кто-то услышал. «Пацаны он кажется говорит, что ногу сломал!», — кто-то обратил внимание, а кто-то другой в азарте веселья бросил в меня снежок с криком: «Да врет он все! Я его знаю — он