С одежды я снова перевел взгляд на кучу. Взялся за край мешковины и резко сдернул ее. Посветил фонариком… То, что я увидел, повергло меня в ступор. От неожиданности и шока я замер и не мог сдвинуться с места.

«Кучей» были связанные веревкой человеческие тела. И неожиданно одно из них зашевелилось.

– А-а-а! – вырвалось у меня.

Изможденный человек тяжело вздохнул и с большим усилием повернул ко мне голову. Это была женщина. Ее длинные волосы напоминали мокрые спутанные нитки, лицо было опухшим, губы – потрескавшимися и окровавленными, тело – худым. Кости выпирали острыми углами, создавалось впечатление, что передо мной – туго обтянутый кожей скелет без каких-либо признаков мышц…

– Ты… – оглядев меня мутным взглядом, сказала женщина.

– А? – Я наконец вышел из оцепенения.

– У… убери свет… – прошелестела женщина, щуря глаза.

Только тут я сообразил, что свечу фонариком ей в глаза, как полицейский из какого-нибудь американского фильма в глаза преступнику.

– Извините… – я отвел фонарик в сторону. – Кто вы? Что здесь делаете?

– Помоги нам… Они еще живы… Развяжи… Пить… Есть… Волк… Человек… Карина… Алина… Алине плохо…

На мгновение мне показалось, что земля под ногами заходила волнами. Голова закружилась. Я все мгновенно понял.

– Подождите… Вы говорите о Зиминой и Броневич?

Женщина кивнула. Я всмотрелся в ее обезображенное лицо и узнал в ней Наталью Казаченко. Это ее вещи Принц нашел в кустах. Фотографии Казаченко не раз мелькали потом по телевизору и в газетах.

– Развяжи… Это оборотень. Все он. Он.

Как ужаленный я кинулся развязывать женщин. В сознании была только Казаченко. Остальные даже не шевелились. Но они были живы. Пока что.

– Скорее… Не то он придет…

Я старался побыстрее справиться с узлами на веревках, но, как всегда бывает в таких случаях, пальцы дрожали, никак не желая мне подчиняться и развязывать затянутые оборотнем узлы. В голове у меня крутилось две мысли. Первая: развязать веревки и освободить женщин. Вторая: в любую секунду здесь может появиться оборотень!

Впрочем, не ради ли встречи с оборотнем я и пришел сюда?

– Ну же… Ну… – поторапливала меня несчасная женщина.

Не знаю, сколько ушло времени на развязывание веревок, но с этой работой я справился. Однако выяснилось, что Казаченко идти не в состоянии, не говоря уж о Броневич и Зиминой. Ноги Наталью не слушались, да и сил идти у нее не было.

– Какое число? – спросила она.

– Двадцатое ноября.

– О, господи, сколько же я уже здесь нахожусь… Тебя как зовут?

– Егор.

– Позвони, Егор, в милицию и вызови «Скорую помощь», – было заметно, что духом Казаченко немного воспряла. – Или дай мне мобильник, я сама позвоню.

– У меня его нет. Придется сбегать в город…

– Жалко… Тогда беги, парень, скорее… Нельзя терять ни минуты. Алина и Карина уже долго не приходят в себя… Укажи милиции, где оборотень устроил свое логово…

– Да, да… Я быстро, – пообещал я, уже выбираясь из ледника.

Я бросил взгляд на Наталью, и краем глаза заметил возле ее босой ноги бумажку небольшого формата. Я замер. В моей памяти в один миг всплыли слова Аллы: «В правой лапе он держал какую-то не то бумажку, не то картонку…» Что, если это и есть та самая бумажка, которую заметила Алла?

Запомните: с этой минуты для меня началась новая страница в жизни.

Я сделал два шага и нагнулся к бумажке. Почему-то мое сердце забилось так часто, будто сейчас был урок физкультуры и я пробежал три раза вокруг школы. Дрожащими пальцами я медленно прикоснулся к картонке, еще медленней перевернул… Казаченко что-то возбужденно мне говорила, но я не слышал ее слов.

Я смотрел на картонку и чувствовал, что мне становится душно. Перед глазами поплыло. Я прислонился спиной к стене ледника.

Загадочной картонкой являлась наша семейная фотография. Та, на которой я, мама и папа.

И в самом низу фотоснимка кто-то выцарапал надпись.

Угловатые корявые буквы складывались в короткое фатальное слово.

Надпись гласила: «СЫНОК».

Не успел я до конца осознать, что это значит, как где-то вдалеке послышался протяжный волчий вой.

– Ууу-ууу!

От воя разрывалось сердце – настолько он был жутким и одновременно жалобным, наполненным болью и страданием. Он как будто бы затрагивал самые тонкие струны души, и от этого хотелось плакать.

– Беги, Егор, – прошелестела Наталья. – Скорее приведи сюда… людей… скорее….

Я бросил фотографию себе под ноги и выскочил из логова оборотня, не приходя в себя от потрясения. Я выбежал из дома кошмаров.

Не обращая внимания на боль в ноге и разбитом носу, в одну секунду я взобрался на верхушку опавшей осины. Я старался дышать как можно тише, однако удавалось это с трудом. А стук моего сердца, казалось, слышен на весь лес…

– Ау-ау-ауу-ууу-ууу! – раздалось так близко, и я, из-за того, что дрожал всем телом от страха, чуть не отпустил ветку. Серебро, волнами льющееся от луны, озаряло рассыпавшийся валежник и прилегающие к нему территории. Сухостой придавал еще более жуткий вид этому участку леса.

Я увидел волка. Страшного, огромного, косматого. Он шел не так, как все волки, а твердо и уверенно, будто пружинящим и как бы властным шагом.

«Хоть бы он меня не заметил…» – как заклинание, повторял я про себя. Желание встретиться с оборотнем куда-то улетучилось.

Вдруг он упал на землю и перекувыркнулся через себя. И в следующее мгновение вместо волка я увидел совершенно голого мужчину, освещенного лунным светом. На моих глазах его тело стало обрастать шерстью, увеличиваться в размерах, и он принял облик уже знакомого мне человека-волка.

«Вот он. Наконец-то я его нашел. Только страшно мне до ужаса…» – затаив дыхание, подумал я.

Словно приплясывая, оборотень подошел к разрушенной куче валежника и, шумно втягивая в себя воздух, осмотрел домик с дырявой крышей и гнилыми деревянными стенами. Эти минуты показались мне вечностью… Затем он оторвал взгляд от халупы и медленно поднял голову вверх. От нового приступа страха мои руки ослабели, и я едва не упал с дерева. Мы встретились с ним взглядами. Его зеленые глаза вспыхнули еще ярче. Мое сердце дрогнуло.

«Попался», – обреченно констатировал я и… улыбнулся. Мне стало смешно. Как, должно быть, я глупо выглядел со стороны: сидел на дереве, с которого уже слетели все листья, и пытался сделать вид, что меня тут нет. Но я не учел тот факт, что ночь лунная и поэтому светлая, а значит, виден я был как на ладони…