не пишут до рассвета. Так зря не мучайся, пиит!

Во-первых, скверная примета, а во-вторых, либидо спит.

Нельзя, пиит, писать и утром! Неподходящая пора.

Ведь кот-либидо Камасутрой прибор свой балует с утра.

Чуть сдвинется земной овоид, пригреет солнца шар, вихраст…

Но днём писать стихи не стоит. Да и либидо-кот не даст.

Когда вечОр сгущает краски, не срок сложиться словесам.

Либидо-кот взыскует ласки. Орёт! Да ты же знаешь сам.

Но есть счастливые минуты в глубокой полночи тиши.

Стихи струятся почему-то, взывая вслух: «Пиит, пиши!»

Твои стихи проймут до дрожи всю поэтическую чадь.

И издадут твой сборник в коже, и в школах станут изучать.

Твой памятник, прекрасный видом, превысит даже «Бурдж-Дубай»*

И промурлычит кот-либидо что ты великий… краснобай.

–

*«Бурдж-Дубай», или «Бурдж-Халифа» самая высокая в мире башня

***

Пролетая, как фанера над Парижем

О Париж, легендами овеян

Мекка всех поэтов на Земле!

Там Джеймс Джойс гулял с Хемингуэем

Маяковский лапал Триоле.

Пусть поэтов знатных я пожиже.

Но скажу вам, братцы, нафига

Я мечтаю побывать в Париже,

Потоптать там Сены берега,

На Пигаль достигнуть апогея,

Поглядеть на Луврский дворец,

Ощутить себя Хемингуэем,

Ну Высоцким, на худой конец.

Чтоб остаток дней своих, беcстыже

Гладя юной девушки задок,

Заявлять: «Бывал я в том Париже!

Скушный, пошлый, право, городок»

***

Кровавая любовная драма

Ты помнишь, милая, как в колдовском июне

Мы от любви как будто в облаках брели.

Нас пробудить от сладких грёз старался втуне

Жестокий мир и силы темные Земли.

Блистала зеркалом Днепровская водица

И ветер в соснах пел как тысяча альтОв,

А нам хотелось одного — уединиться

Чтоб на двоих лишь разделить свою любовь.

Наш ялик Днепр нёс в чуть мутных нежных лапах

Нагретый воздух был и ласков и упруг

Песчаный пляж, сосновый бор, смолистый запах…

И сотни праздных разогретых тел вокруг.

И так их вид и гулкий говор был несносен

Так нестерпим и так навязчив, как зевок,

Что из-под сени разогретых солнцем сосен

Мы переплыли на ближайший островок

Там оказались словно в чудном царстве сонном,

Мир перекрученных теней окутал нас.

Ты стала Пятницей. Я — юным Робинзоном,

И никаких вокруг завидующих глаз.

И там зелёной ряской заросли протоки,

Тенист и плотен был кустарника покров.

Но в камышах роился миллион жестоких

Необычайно кровожадных комаров.

И там случилось то, что было неизбежно:

Как зря мы близость отлагали до поры!

Хотел любить тебя неистово и нежно,

Но мне всю попу искусали комары.

Пусть не любовь, должна же быть хотя бы жалость!

Ушел настрой и жизнь моя пошла на слом.

Ведь надо мною так жестоко ты смеялась,

Когда я сесть не мог и стоя грёб веслом.

И, пусть страдаете вы от любовной жажды,

Не поленитесь записать в свою тетрадь:

Не обнажайтесь, не проверив, даже дважды,

Что Вас никто не ждет, чтоб попу искусать.

***

Ономастика

(от др. греч. "давать имена")

Сложились так и времени течения

и мудрость предков, знавших то давно:

Есть у имен сакральные значения.

Нам их узнать (увы) не суждено.

Лишь может там, уже за смерти пОлогом,

узнаем про себя зачем и как:

Адам: Я был бы счастлив архелогом!

Зачем пошел в юристы, как дурак?

Жила б счастливо Валя мэра замом,

счастливой мамой стала б Фирюза…

Но все наоборот, и обе дамы

исплакали до старости глаза.

Пришлют любовь от милого в конверте,

представится при встрече новый друг…

Вы именам, пожалуйста, не верьте,

дабы ошибки не оплакать вдруг.

Как сына назовёшь, чтоб стал героем?

Как счастье дать внучонку своему?

Пиши мне, друг! Я всё тебе открою

Ну, и почти недорого возьму.

Все тайны сочетанья смыслов, звуков…

И как скажу, так их и назови.

Нет! У меня нет ни детей ни внуков,

Я ж шарю в именах, но не в любви.

Уж я бы муж был любящий, отменный

и преданный без всякого вранья

для женщин всех имен во всей Вселенной,

лишь почему-то им не нравлюсь я.

Лицом и телом я не хуже многих,

но только назовусь — у них рефлекс:

чуть скривят рот, и сразу — дай бог ноги.

И — да, зовут меня совсем неплохо: Секс

***

Поклонникам благостной старины

Инстинкт могутный, дикий, древний,

что в генах зрел за прядью прядь,

вернёт нас всех в свои деревни,

где б мы могли в грязи стоять.

Под стон и ржанье спозаранку

еще с вчера похмельных рях,

как Ромуальдыч ять портянку,

чтоб заколдобилось внутрях.

Внимать дедам и девкам красным

когда страдается страда

и осознать себя причастным

к посконной правде завсегда.

***

Эпитафия другу

Прощай, диван, мой корефан,

соратник в кутеже.

У нас с тобою был роман

Он кончился уже.

Пивко ты пил со мной не раз

Всегда был скромен, тих.

Здесь столько дам имело нас,

как мы имели их.

Была спина твоя мягка

Но вот уж пару зим

вконец замызганы бока

и скрип невыносим.

Приедет мебели божок

хитер и грубоват

и увезет тебя, дружок,

в ваш рай, а, может, в ад.

Твой сменщик молод и силен,

иного образца.

И мне, дай Бог, послужит он

до моего конца.

Я вспомню о твоей судьбе

как буду помирать.

А эпитафией тебе

сей стих в мою тетрадь.

***

Электричество!

Предупреждающие таблички

Брат, не лезь в щиток рукой!

Трахнет — а тебе на кой?

***

Там не сахар и не мёд.

Не влезай на столб, в…убьёт!

***

Эта линия под током!

Тронешь — стукнет ненароком.

***

Как на шлюху без резины

не влезай без бот на шины!

***

Проверяй свой инструмент!

Пробьет — и станешь импотент.

***

Чтобы жизни сохранить остаток,

Чтоб не хоронил тебя завод,

без диэлектрических перчаток

не вскрывай, дружок, шинопровОд.

***

Не лезь в неотключённый распредбокс

чтоб твой конец не превратился в кокс.

***

Платон мне друг, но…

Пусть это истина давно,

но повторюсь для пользы дела:

Платон, конечно, друг мне, но

своя рубашка ближе к телу.

…

Пусть мудрость многая без толку,

но я врубился как-то вдруг:

чем дальше в лес, чем толще волки,

тем более Платон мне друг.

…

Нет, я не чувствую вины,