Деа и Готен обменялись прощальными взглядами. Даже в этот последний миг девочка пыталась отыскать в глазах отца какую-то надежду на спасение. Но густые тени окутывали его лицо, и она не прочитала на нем ничего, кроме холодной, мрачной решимости.

Бродяги подняли свои мечи и занесли над их головами…

Впереди у повозки фыркнула лошадь…

Раздался шелест…

Главарь замер с поднятым мечом…

Что-то со свистом устремилось к нему, рассекая воздух. В первый момент Деа показалось, что это черпая птица ударяется о его грудь. Однако, когда сраженный грабитель рухнул в снег, она сообразила, что это стрела с черным оперением.

Деа напряженно вглядывалась в темноту. От огромного облегчения после пережитого ужаса у нее кружилась голова, по страх не отпускал ее, сжимая будто железными тисками, какими пользуются гонители ведьм, выбивая признание.

Еще три стрелы-птицы вылетели из ночной тьмы. Трое разбойников упали навзничь, в груди каждого торчал стержень с черными перьями.

Из чащи леса выступила фигура в просторном черном одеянии. Абакус!

После того как первое волнение девочки улеглось, она спросила себя, где же тот лук, из которого он выпускал стрелы. При главном охотнике за ведьмами не было свиты: ни солдат, ни слуг.

Готен вскочил. Абакус поспешил к нему и заключил в отеческие объятия.

— Мы у тебя в долгу, — сказал Готен, и это звучало очень искренне.

Абакус отмахнулся:

— Ведь мы друзья, не правда ли?

— Конечно, — отвечал Готен, хотя не далее как нынче днем он отрицал это.

— Тогда не будем более тратить слов по этому поводу.

— Но что привело тебя сюда, да еще в такой час? — спросил Готен.

— Я только ненамного опередил вас на дороге, — объяснил Абакус. — Ты не знал об этом?

Готен отрицательно покачал головой:

— Иначе я предложил бы тебе ехать вместе с нами.

— Какое совпадение, не правда ли? — Абакус улыбнулся, но в его улыбке и тоне было что-то неискреннее. — И какое счастье!

Деа показалось, что о ней забыли. Девочка тоже поднялась.

— А как вы узнали, что мы в опасности? — Черные птицы-стрелы все еще не выходили у нее из головы: острые клювы, сложенные крылья… Неужели это и вправду был только обман зрения?

Абакус высоко поднял бровь:

— Я уже раньше заприметил этих четверых. Они шли по дороге мне навстречу. Я едва успел скрыться в чаще. А немного позже услышал их голоса — и ваши.

Сказав это, он отвернулся от Деа и более не удостаивал ее своим вниманием, обращаясь только к Готену:

— Похоже, судьба хочет связать нас, мой друг. Я помню, что ты сказал во время нашего разговора в цитадели. И все же вновь спрашиваю тебя здесь и сейчас: не хочешь ли ты еще раз подумать над моим предложением? Нам очень нужен такой человек, как ты. И когда настанет время, ты мог бы поддержать меня.

Когда настанет время? Деа наморщила лоб. О чем говорит Абакус? И какое предложение он имеет в виду? Готен ничего не рассказывал ей.

— Нет, Абакус, — ответил ее отец, и было видно, что ему явно не по себе. — Я… еще не готов к этому.

— А когда ты будешь готов? — Абакус испытующе смотрел на него.

— Я не знаю, и это правда. Дай мне еще немного времени. Я должен все как следует обдумать.

— Ну что ж, это уже не такое решительное «нет», как в прошлый раз.

Готен кивнул:

— Ты спас жизнь мне и моей дочери.

— Я не хочу, чтобы это стало единственной причиной подумать над моим предложением.

— Нет. Есть и другие, ты же знаешь.

— Не испытывай мое терпение слишком долго, Готен.

Абакус повернулся и снова исчез в темноте. Чуть позже по ту сторону деревьев раздался звон подков лошади, быстро удалявшейся по дороге.

В ту ночь Деа так и не получила ответа на свои многочисленные вопросы да и в последующие дни тоже.

Готен молчал.

И раздумывал.

Хотя февраль уже близился к концу, снегопады вновь усилились. Земля промерзла настолько, что падавшие на нее снежинки больше не таяли, и конь с трудом тащил повозку по пушистым сугробам. Готен и Деа очень медленно продвигались вперед.

Однажды вечером они сидели в общем зале придорожного трактира, грелись у открытого камина, жевали жесткое мясо и обжигались горячим медовым напитком.

Целая компания угольщиков, одиноко живших в лесах и встречавшихся только по вечерам в трактире, оживленно беседовала о чем-то. Трактирщик, толстый мужчина в грязном кожаном фартуке, балансировал между столами, разнося деревянные кружки и кубки, перебрасывался словечками с некоторыми из гостей и время от времени бросал робкие взгляды на Готена. Он, конечно, не знал своего нового посетителя: путники слишком далеко уклонились от обычных маршрутов Готена. Тем не менее хозяин трактира чувствовал, что от незнакомца в темном облачении исходит нечто угрожающее. И тут Деа впервые поняла, что мрачная аура отца охватывает и ее: всюду люди смотрели на нее с недоверием и явной тревогой. От стола угольщиков до них доносились обрывки фраз:

— Они уничтожают все, что подвернется под клинки…

— Никто не может справиться с ними…

— У них на головах рога, а волосы растут даже из глаз и ртов…

— Я собственными ушами слышал, как они призывали на помощь черта…

— Они приносят в жертву людей, и особенно молодых девушек…

— А знаете ли вы, что они превращаются в демонов?.. Да, это правда — если у них начинает кипеть кровь, они становятся настоящими бестиями!

Только теперь Деа начала прислушиваться к разговору. Это была не просто болтовня за кружкой пива и вина. К ее удивлению, отец оставался невозмутимым и не отрывался от еды.

— Ты слышал это? — шепнула она ему.

— А?

— Слышал ли ты, что рассказывают эти люди?

Он кивнул:

— Ага.

— Ну и?..

— Что «и»?

— Разве тебя это не интересует, о великий гонитель ведьм?

Он отстранению посмотрел на нее:

— Сейчас я ужинаю.

— Это я вижу. — Деа не собиралась сдаваться. — Но ведь эти люди говорят о демонах! О человеческих жертвоприношениях! О служителях черта! Тебя это совсем не волнует?

— Не в данный момент. — Он положил в рот очередной кусок мяса и начал без всякого удовольствия пережевывать его.

— Что с тобой стряслось?