Первоначальную любовь к книгам привил мне именно мой отец, проводя со мной много времени в совместном чтении и обсуждении прочитанного. Он побуждал меня пересказывать нехитрые детские романы. Таким образом, воспитывал во мне умение говорить на заданную тему и высказывать суждение.

Матушка была со мной неотлучно все мои детские годы, до поступления в институт. Самые теплые воспоминания также о моей нянюшке Ефросинье. Знаю, что жила она у моих родителей и после моего отъезда из родного дома.

Брата своего Михаила я помню смутно. Он был много старше меня и учился в Морском корпусе, когда я родилась. Брат, который, кстати, учился вместе с будущим российским композитором Николаем Римским-Корсаковым и очень дружил с ним, вскоре отправился по долгу службы в дальнее плавание на военном корабле российского флота. А я росла в Петербурге, сделавшись, таким образом, единственным ребенком в семье. Родители во мне души не чаяли, я была поздним ребенком, и потому особенно желанным и любимым.

Часто думаю я, и думала раньше, что, если бы я родилась мальчиком, всех этих горестных и страшных событий в моей жизни могло и не случиться. Я получила бы гражданскую специальность или поступила бы на военную службу, как мой брат. Жизнь мужчин в нашем обществе упорядочена и надежна. Продвижение по службе, добросовестная деятельность на своем посту, оказание услуг правительству, подвиги и слава – все это удел мужчин. А что же остается женщинам, которые, подобно мне, были вырваны из родной и привычной среды мужским своевластием, и, не пожелав подчиниться, вынуждены влачить жизнь авантюрную, беспокойную, полную превратностей, лишенную покоя и семейного уюта? Или женщинам, которые не хотят довольствоваться узким кругом семьи, детей и домашнего хозяйства? Почему для женщины семейные узы – это почти всегда тюрьма, а для мужчин, в большинстве своем, – некая необязательная легкая повинность, не требующая от них упорного труда и постоянства?

Теперь, на склоне дней, завершая путь, на котором я часто играла не свою роль, я нашла, наконец, пристань после жизненных бурь. И воссоединилась с единственным в моей жизни любимым мужчиной. Мужчиной, который был причиной моих злоключений в молодости, но впоследствии жертвенно искупил свою вину, тем самым ввергнув себя самого в пучину несчастий. В общем, пройдя каждый в свой черед, путь страданий, мы снова встретились, чтобы попытаться утешить друг друга и залечить наши раны. Наша любовь получила последний шанс.

Божественной волей наполнены ангельские голоса вокруг, забыты страдания тяжкие. Есть в душе любовь, которая сильней раскатов громовых весенних и вспышек огненно-голубых, ярких, сверкающих, грех собой сжигающих. Единственный свет мой негасимый, любовь моя. Без тебя мне адские муки сулит холодная тоска одиночества…

…И теперь мы в окружении песков, на засушливой земле, так не похожей на сырой Петербург. Не знаю, сколько нам осталось быть на этой грешной земле, но надеюсь и свято верую, что не разлучит нас более Господь!..»

* * *

Закончив перепечатывать полуистлевший рукописный текст, Элена задумалась. Листок, вырванный из тетрадки, очевидно, представлял собой начало биографии, написанной некой женщиной в зрелом возрасте. Подписи не было. Определить, хотя бы приблизительно, авторство и события, о которых идет речь, не представляется возможным. Хотя крупицы информации здесь все же есть. Чиновник Морского министерства, его сын Михаил, учившийся в Морском корпусе вместе с Римским-Корсаковым. Это зацепка. Однако, довольно наивно рассчитывать, что существует некая база данных сотрудников министерств и курсантов Морского корпуса второй половины XIX века.

Элена представила себе фасад Морского корпуса, мимо которого часто ходила в детстве. Она жила с родителями, профессорами университета, на Васильевском острове. И хорошо помнила фигуру вечно недовольного адмирала Ивана Федоровича Крузенштерна, который, стоя на постаменте, скрестив руки, строго взирал на свое учебное заведение…

Когда бишь учился там Римский-Корсаков? – погуглила: 1856–1861 годы. М-да. Это конечно, сужает поиски до периода в пять лет. Осталось найти списки всех курсантов этих лет, выбрать тех, кого зовут Михаилами, и узнать, у кого из этих Михаилов отец служил в Морском министерстве. Если и возможно такое выяснить, то только в России, получив допуск в архив «Морского корпуса имени Петра Великого», как он ныне называется.

Решив сделать паузу, Элена отправилась на кухню варить кофе. Была суббота. Полуденная жара давно уже хозяйничала в городе. Жители сидели в своих квартирах, задраив люки.

Было время, когда непривычная к такому укладу жизни северянка бодро расхаживала по жаре, прикрывшись шляпой. Прогуливаясь по городу, она заставала многие магазины закрытыми. И по старой советской привычке полагала, что там переучет или ремонт… Это воспоминание вызвало улыбку.

Кофеварка сердито забулькала, останавливая ход ее мыслей. За чашкой ароматного кофе Элена вспомнила недавнюю беседу с Распоно.

– Почему ты обратился ко мне? – по итальянскому обычаю сразу перешла она на «ты».

– На меня большое впечатление произвело твое выступление в Турине. Я увидел исследователя, которому небезразлична судьба тех артефактов. Ведь ты сама из России, кажется?

– Да, я русская. Но я не специалист по таким рукописям. Тем более, что бумага почти истлела и чернила еле видны, – в руках у Элены Маркони был плоский прозрачный футляр, внутри которого располагался пожелтевший листок бумаги с рукописной кириллицей. Некоторые слова были хорошо видны, но многие места требовали кропотливой расшифровки под лупой: очертания букв проступали частично.

– Почему для тебя такое значение имеет этот листок? – продолжила она.

– Ничего особенного, просто очень интересно узнать, что в нем. Я не владею русским – вот любопытство и разбирает. Ну тебе-то ничего не стоит прочитать?

– Ты думаешь, я поверю, что ты приехал сюда из Венеции чисто из любопытства?

– Да, ты права, признаю. Ну что ж. Раскроем карты. Я занимаюсь сейчас одним русским захоронением на острове Сан-Микеле. Очень странно, что там была создана целая семейная усыпальница в начале прошлого века. Это при том, что на этом кладбище традиционно хоронят только венецианцев. Разбирая наши архивы, я наткнулся на запись о регистрации этого захоронения. И там указано, что один из похороненных принадлежит к российскому императорскому роду.

– А этот листок? Вы нашли его в гробнице?

– Ну, ты даешь! Я исследователь, а не гробокопатель! Этот листок был среди документов на захоронение. Он был вложен как закладка. Может быть, тут ничего особенного нет, и это просто список покупок? Ну а может быть, он выведет нас на…

– Царские сокровища, – пошутила она и вздрогнула, увидев, как изменилось его лицо.

* * *

Лицо Элены тоже изменилось, она чуть не пролила свой кофе. Потому что следом из памяти выплыли и нарисовались перед ее внутренним