Собственник магазина находился в отъезде. Закончив с рутинной обязанностью, Алина обратилась к участковому:

— Это ваша территория?

— Не-а!

В его возгласе звучало неприкрытое ликование. Было чему радоваться. Преступление совершено на чужом участке. Участковому меньше мороки.

— Алинка! Ты пиши здесь, пиши, а я пошёл?

Вопрос поставлен правильно. В явном ликовании сквозит утверждение. Участковый вознамерился слинять. Алина хотела возмутиться, но передумала. А что подумает продавщица ограбленного магазина? Скажет, что сотрудники на осмотре места происшествия полаялись, как собаки. Потом греха не оберёшься. Кузина махнула рукой, соглашаясь. Иди, мол, иди, куда тебе вздумается. Она никак не могла вспомнить имя этого парня, а ведь они каждое утро встречаются на оперативном совещании у начальника отдела.

Беда с этими именами. В памяти совсем не держатся. А ещё говорят о феноменальных способностях оперов. Алина приуныла. У неё нет феноменальных способностей. Никаких. Её рвёт при виде обезглавленного трупа. Она не знает, о чём спрашивать потерпевших. А в данный момент вообще наступило полное отупение. От усталости хотелось лечь прямо на пол. Участковый под сурдинку убежал, и Алина подумала, как всегда невпопад, что у него приятный парфюм. Дорогой запах, какой бывает у богатых и успешных мужчин. В голове крутились пустые и никчёмные мысли: зачем участковому поливаться туалетной водой перед выходом на место происшествия? К тому же его имя упорно не всплывало в памяти, оставаясь за границей сознания, отчего Кузина злилась и никак не могла закончить процедуру с оформлением протокола. Путались цифры, кассы и инкассации. Кто и когда должен был приехать, почему опоздали, не предупредили, допустили?..

— Почему инкассаторы утром приезжают?

— А они вчера в пробку попали! Так и не доехали — ни утром, ни вечером. А вы чайку не хотите?

Продавщица включила огромный чайник. Алина покосилась на шумевшую посудину. Это не чайник, а титан, целая железнодорожная цистерна. Пока он вскипит, наступит поздний вечер. Придётся обойтись без чая.

— Нет, спасибо!

Алина полистала паспорт, и вдруг что-то кольнуло, будто изнутри царапнуло висок незримой иголкой. Продавщица родом из Белоруссии. Кажется, она из одного района с продавщицей Ларисой. Они землячки.

— Марина, как давно вы у нас?

— Где это у «вас»? — насторожилась Марина.

— В Петербурге?

Алина никак не могла заставить себя говорить, как все — «в Питере, Питер, из Питера!», не нравилось укороченное название любимого города.

— В Питере-то? Да года два уже, — думая о чём-то своём, сказала Марина.

Они помолчали, стараясь угадать, о чём думает каждая из них. Алина пыталась сопоставить факты, а Марина судорожно размышляла над странными вопросами. Вроде с регистрацией всё в порядке, штампы на месте, с участковым полное понимание. О чём задумалась милая сотрудница полиции? Делать ей нечего. Может, взятку вымогает? Марина искоса оглядела Кузину. Курточка модная, новенькая, ботиночки, будто только что с витрины, джинсы с дырками на коленях. Всё, как надо. Ей бы не в полиции работать, а по подиуму расхаживать.

— Я вас приглашу в отдел. Завтра. Или послезавтра. Придёте?

Алина собрала бумаги и засунула в папку. Всё-таки справилась с протоколом. Руки перестали дрожать. Она глянула на часы: до конца дежурства ещё целых четыре часа!

— Приду. Отчего не прийти?

И впрямь, почему не прийти в отдел по приглашению? Марина не удивилась. А могла бы возразить: мол, задайте все вопросы прямо сейчас, не тяните кота за хвост, пока гражданка Белоруссии проявляет законопослушание и демонстрирует лояльность к правоохранительным органам. Они сухо попрощались. Марина больше не предлагала угоститься чайком. Обе были вежливо-бесстрастны. Каждая осталась при своём мнении.

За оставшиеся четыре часа Алина выезжала ещё четыре раза: на разбой, на два грабежа и сработавшую сигнализацию. Последний вызов оказался ложным. Наверху кто-то забыл закрутить кран, и шальная вода залила первый этаж, замкнув все электрические приборы, включая охранительные. А когда пришло время идти домой, Алина надеялась, что дежурный предложит ей машину, но он сделал вид, что не заметил жалобных взглядов девушки. И она отправилась пешком.

Когда Кузина ввалилась в квартиру, она не чувствовала ни ног, ни рук, ни головы. Вместо тела была какая-то липкая масса, напоминавшая сладкую вату. Елена Валентиновна подхватила падающую дочь и потащила в ванную, по пути ругаясь и приговаривая, что в притонах и шалманах можно набраться вшей и разных других паразитов. Сначала Алине нужно отмыться и лишь после этого идти отдыхать. Непокорная дочь молча повиновалась. Она знала, что в таких случаях Елене Валентиновне лучше не возражать. Одно ничего не значащее слово — и вместо материнской ласки можно огрести добрую затрещину. А рука у матери крепкая.

* * *

В аптеке на Сенной толпились люди: они стояли, разбившись на очереди в три кассы, остальные четыре не работали. Духота и долгое ожидание вызвали в посетителях неприкрытую агрессию. Кто-то скандалил, кому-то наступили на ногу, несколько человек никак не могли уяснить, откуда начинается очередь. Так шумно бывает на вокзалах, рынках и в супермаркетах. Это те самые места, где любой обитатель каменных джунглей может открыто и безнаказанно проявить своё одичание. Когда шум заполнил собой всё помещение до потолка и, угрожая вырваться на Московский проспект, стал упорно долбиться в пластиковые окна, открылась ещё одна касса. Когда-то сухопарая и миловидная, но со временем погрузневшая женщина напоминала собой оплывшую и потухшую свечу. Угрюмый взгляд из-под низко опущенных век, тонкие волосики, вытянутые в ниточку поджатые губы составляли зловещий портрет какого-то чудовища, по ошибке одетого в женскую одежду.

— Мне, пожалуйста, что-нибудь от иммунитета, — просунулся в окошечко старичок, уставший от долго стояния.

— Что-нибудь? — визгливо переспросила женщина, слегка приоткрывая сонные глаза.

Старичок содрогнулся. На него уставились два слезящихся среза; сразу было не понять, что это, но это были глаза — узкие и безграничные, как смотровая щель. Они всасывали в себя, как насос. И там, в глубине, безумствовала бездонная пропасть.

— Да, — с достоинством вскинулся старичок, — что-нибудь от иммунитета.

— Нет таких лекарств. И болезни такой нету! От иммунитета не лечат. А тебе уже ничего не поможет! — яростно прошипела женщина, прикрывая смотровые щели, видимо, боясь самой себя, чтобы не наброситься на посетителя через крохотное окошечко. — От иммунитета только кладбище помогает.

Шёпот исходил такой яростью и злобой, что невольно перешагнул через барьер и достиг ушей каждого, кто толкался в очередях аптеки. Люди на миг замерли, затем в толпе появился ропот, постепенно нараставший по системе: громко-ещё громче-совсем громко. Народное возмущение выплеснулось на проспект, побесилось, поплясало и, не найдя сочувствующих и поддерживающих, вернулось в аптеку