Он принимает оборонительную позу и скрещивает на груди руки:

– Надеюсь, ты явилась не для того, чтобы вручить мне ордер на арест за вторжение в частные владения?

Я внутренне содрогаюсь:

– Мой отец…

– Придурок?

– Он переживает…

– Значит, вот как это теперь называется, – фыркает Леннон.

– Послушай, ты бы тоже бесился, если бы твой бизнес покатился в тартарары после того, как клиенты побежали быстрее крыс с тонущего корабля.

Он задумчиво издает тихий звук, который пробивается сквозь стекло, расшвыривает в разные стороны мои мысли и творит в груди странные, нежелательные вещи. Примерно такое же ощущение возникает, когда по дороге катит большой грузовик. Видеть ты его не видишь, но зато чувствуешь, и это вызывает в твоей душе подозрения без всякой зримой причины.

– По правде говоря, это неправильно, – выговаривает мне он, – в оригинале фраза звучала так: «Когда дом вот-вот развалится, его покидают все мыши».

– Да? Я бы на твоем месте лелеяла самую искреннюю надежду на то, что этого никогда не случится, не забывай – мы все торчим в одном и том же здании, – говорю я, его никому не нужное умничанье меня неожиданно бесит. – Если мы развалимся, обломки могут накрыть и ваш магазин. И где тогда окрестные извращенцы будут покупать себе анальные пробки?

– Чего не знаю, того не знаю.

Он хватается руками за деревянные прутья клетки, наклоняется, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с моим, и прижимается лбом к разделяющему нас стеклу. От его одежды исходит чистый, солнечный, мучительно знакомый запах. Запах Леннона.

– Наверное, отправятся в тот же магазин, где твой папочка покупает штуковины, которые ему самому засовывают в задницу. Кажется, это рядом с конторой под названием «Мы – прелюбодеи».

Во мне вскипает ярость:

– Да ты… – начинаю я, но вдруг понимаю, что говорю слишком громко, наклоняюсь к стеклу и понижаю голос: – Не говори никому об альбоме с фотографиями.

– Мне почему-то кажется, что каждый, у кого есть функционирующий измеритель количества дерьма, и так знает, что он подонок.

– Моя мама не знает! – шепотом кричу я в его глупую физиономию.

Он вонзает в меня острый взгляд и издает негромкий звук:

– Ты не стала отдавать ей посылку.

– Потому что это разрушит их брак, – летит в его сторону мой шепот, – я не могу так поступить с мамой, это ее убьет.

Леннон ничего не говорит. Лишь внимательно вглядывается в мои глаза.

– Не говори ничего моей маме, – умоляю я, – и пока я не придумаю, что с этим делать, попроси своих мам тоже держать язык за зубами.

– То, что они говорят твоей маме, не в моей власти. Если ты помнишь, они когда-то дружили. Как и мы с тобой, пока вы не решили, что продвижение по общественной лестнице важнее.

– Что?

Нет. Все действительно пошло прахом, но совсем не так, как он говорит. Это не я послала Леннона. Это он меня послал.

– По правде говоря, я вообще удивляюсь, что ты рискуешь говорить со мной на публике, – говорит он, – с каждой проведенной рядом со мной секундой у тебя остается все меньше жизней. Ты бы за этим делом следила, а то не ровен час, как их счет обнулится.

– Я даже не понимаю, о чем ты говоришь.

– Это потому, что ты вечно болтаешься с этой гнусной Рейган Рейд.

– И кто это мне говорит? Мальчишка, который вечно торчит дома один в компании горстки змей?

– Уж кто-кто, а ты, наш великий шпион, знаешь это наверняка.

Я прижимаюсь лбом к стеклу:

– Говорю тебе, это была ошибка.

Его темные глаза всего в нескольких сантиметрах от моих.

– В самом деле?

– Колоссальная ошибка.

– Ну если ты так говоришь…

– Невероятная.

– Я польщен.

– Мне… Погоди-ка, о чем это мы сейчас говорим?

Он улыбается – медленной, дерзкой улыбкой.

Я шарахаюсь от стекла. В ушах такой рев, будто к голове кто-то поднес реактивный двигатель. Дергая за кончики коротко подстриженных волос, я пытаюсь прикрыть предательский румянец, страстно желая, чтобы он сошел до того, как перекинется на шею.

– Да пошел ты, – звучит мой ответ, – я хотела извиниться за поведение отца, но теперь была бы даже рада, если бы он откусил тебе голову. Надеюсь, теперь ты заболеешь бешенством.

– Я что тебе, летучая мышь или Оззи Осборн? И поскольку кусал не я, а твой отец, то заболеть бешенством, по идее, должен не я, а он.

– Как же я тебя ненавижу.

– Знаешь, – говорит он, выдавая только саркастическую ухмылку, – я действительно тебе сочувствовал. Нет, правда, целых две секунды. Но теперь считаю себя идиотом, потому как вижу, что ничего не изменилось. Ты осталась все той же девушкой, холодной как лед. Точно такой же, как он. Ты и сама это знаешь, правда? Тебе важнее не сущность, а внешняя сторона предметов и явлений. И врать, вероятно, у тебя в крови.

Во мне бурлят беспорядочные эмоции. Замешательство. Боль. И что-то еще, чего я в точности определить не могу. Ярость. Да, должно быть, она, ведь к глазам без всяких предупреждений подкатывают невыплаканные слезы.

Не смей перед ним плакать, говорю я себе.

– Зори, – говорит он тихим, хрипловатым голосом, – я…

Он не договаривает, но это и не важно. Мне плевать, что там думает Леннон Макензи. Ни сейчас, ни вообще.

– Мне казалось, сюда можно прийти и взвешенно с тобой поговорить, – говорю я самым спокойным, самым профессиональным голосом, на какой только способна, отходя немного дальше от клетки, – но это, похоже, оказалось ошибкой. Я прошу тебя только об одном: если ты и твои родители хоть немного уважаете мою мать…

– Зори…

Я повышаю голос, не давая ему ничего сказать:

– …то вы не будете лезть не в свои дела и не помешаете мне разрулить сложившуюся ситуацию. Если кто-то и разрушит ее жизнь, то только я, а не совершенно чужой человек, которому на нее наплевать.

С этими словами ноги выносят меня из магазина. Завтрашнего дня мне приходится ждать долго.

6

– Все взяла? – спрашивает мама, прикидывая вес моего рюкзака.

На часах без малого десять утра, через пару минут за мной должна заехать Рейган. Я зашла в клинику попрощаться с родителями.

– О господи, он такой тяжелый.

– Просто я захватила портативный телескоп и фотоаппарат.

Кто же мог знать, что в десяти фунтах окажется столько веса? Все это заняло в рюкзаке очень много места, поэтому я запихнула на дно одну из купленных Рейган палаток, свернутый спальный мешок, одежду, аккуратно сложив ее для экономии пространства, пару энергетических батончиков, банки с арахисовым маслом, немного кофейных зерен «эспрессо» в шоколаде – все основные пищевые категории.