Он ошибся только в одном: поторопился, еще не пришло время уничтожать эту женщину. А значит, придется сделать вид, что покорился. Ибрагим почти насмехался и тут же получил новый удар.

– Зачем же утруждать вас? И разбираться не в чем, все и без того ясно, Ибрагим-паша. Повторяю: если что-то случится со мной или моими детьми, Повелитель узнает многие тайны…

Договаривать не стала, повернулась и вышла вон.

Ибрагим молчал. Что ж, на сей раз она победила, прежде чем предпринимать какие-то шаги против этой женщины, он вынужден будет обезопасить себя и тех, с кем связан.

Не было ни злости, ни даже ярости, остался только холодный расчет, визирь уже прикидывал, что нужно сделать сначала, а что потом. Неизвестно, какие у нее есть факты, но узнавать это опасно, значит, следовало обезопасить себя по всем направлениям.

Противостояние выходило на новый уровень, это уже не измена Хатидже-султан (Ибрагим больше не сомневался в том, кто подбросил его супруге те письма), за которую Сулейман мог его простить, это попахивало изменой самому султану, что грозило шелковым шнурком на шее.

Визирь окликнул слугу:

– Передай драгоману синьору Гритти, что для него есть работа. Нужно срочно перевести один документ.

Гритти явился поспешно, удивился незначительности документа, который требовал срочно перевести Ибрагим-паша, но за работу взялся, он прекрасно понимал, что главный визирь напрасно звать не будет.

Дождавшись, когда секретарь наконец выйдет из комнаты, Ибрагим-паша тихо произнес:

– Синьор Гритти, полагаю, вам нужно подумать над возможностью покинуть Стамбул.

Ему ничего не нужно было объяснять, Аловизо все ловил с лета. Но почему такая торопливость, неужели случилось что-то серьезное? Бровь венецианца чуть приподнялась. Ибрагим усмехнулся:

– Наши враги считают, что обладают некоторыми сведениями, которыми им не стоило бы обладать.

На мгновение установилась тишина, потом Гритти задумчиво произнес:

– Мне не стоит возвращаться в Венецию…

Мог не объяснять, грек и сам понимал, что бастарда венецианского дожа никто с распростертыми объятьями в Венеции не ждет, особенно тогда, когда отношения у Порты и Блистательной Синьоры несколько испортились. Но разве на Венеции свет сошелся клином?

– А если Венгрия? Яношу Запольяи пригодится ваша помощь.

Хитрый грек намеревался убить двух перепелок одной стрелой? И Гритти решил удалить с султанских глаз, и к Запольяи в Венгрии надсмотрщика приставить.

Но выхода у богатого венецианца все равно не было, он согласно кивнул.

– Я позабочусь, синьор Гритти, чтобы представить вас султану как человека, достойного оказать помощь Венгрии.

Вот и все решение вопроса. Конечно, у Ибрагима и без Гритти и венецианцев проблем хватало, но главная именно он. Правда, удалив Гритти, следовало подумать о том, кем и чем его заменить. Блистательная Синьора Венеция действительно сильно ослабела, пора думать о другом союзе.

Аловизо Гритти еще не успел покинуть покои Ибрагима-паши, а мысли визиря были уже далеко от Венеции и незаконнорожденного сына венецианского дожа. Венеция свое отдала, Гритти все, что мог, для Ибрагима сделал, дальше связываться с ним опасно, потому венецианец был просто выброшен из сферы интересов визиря, вернее, почти выброшен.

Гритти понимал это лучше других, даже лучше самого Ибрагима-паши. Венецианец видел, что мысли правой руки султана заняты уже не им, это вызвало досаду и желание в свою очередь чем-то досадить. Чем? Аловизо также прекрасно понимал, куда теперь направлены интересы главного визиря, конечно, во Францию, недаром в Стамбуле крутился сначала Франжипани, сумевший обмануть самого Гритти, доставив письмо французского короля в подметке сапога, а теперь один за другим стали появляться и другие заинтересованные французы.

У Гритти везде свои люди, недаром он столько лет посвятил Стамбулу. Большинство сведений об иностранцах в Стамбуле Ибрагим-паша получал именно от него, неужели теперь так легко от всего откажется?

– Что ж, господин Ибрагим-паша, если вы посмеете просто избавиться от меня, то и я сумею досадить вам в ответ.

Проворчал себе под нос, прекрасно понимая, что пока не станет предпринимать ничего, но сведения соберет…

Понимал ли Ибрагим, что нажил себе нового опасного врага? Прекрасно понимал, но не считал Гритти настоящим врагом, венецианец так же связан с визирем, как и сам Ибрагим с ним, а потому пока не опасен. Аловизо разумен и никогда не станет рубить сук, на котором сидит. Им выгодней разойтись мирно. К тому же свой человек при короле Венгрии будет весьма кстати…

В том, что удастся убедить султана в пользе такого назначения, Ибрагим ничуть не сомневался. Когда это Сулейман не прислушивался к его советам?

Ибрагим почти успокоился, он не станет предпринимать ничего против Хуррем, пока не обезопасит свое положение полностью, а когда Гритти будет в Венгрии и связь с ним перестанет иметь какое-то значение, женщину ждет неприятное осознание того факта, что против Ибрагима ничего и никогда предпринимать не стоит.

Ибрагим-паша не учел трех «но».

Первое: синьор Гритти тоже не был намерен сидеть сложа руки и задался вопросом, кто же так испугал визиря, заставив свернуть отношения с Венецией? У Гритти были свои люди и среди секретарей Ибрагима, уже через час он знал, что к Ибрагиму-паше приходила султанша Хуррем, после разговора с которой визирь так забеспокоился.

Еще через некоторое время, сопоставив все известные факты и додумав неизвестные, Гритти пришел к выводу, что если у него будут факты и необходимость пустить их в дело против Ибрагима-паши, то делать это следует с помощью Хасеки Хуррем. Не так проста эта женщина, если ее боится сам главный визирь.

Второе: Роксолана прекрасно понимала, что если и испугала Ибрагима, то ненадолго, тот постарается сделать все, чтобы имеющиеся у нее факты стали устаревшими, а значит, нужно искать новые. Кто мог помочь в этом, если кизляра-аги уже нет? Роксолана решила осторожно разузнать у Грасии, было заметно, что иудейка не слишком жалует грека, может, она что-то знает?

И главное: султан Сулейман вовсе не был таким доверчивым и послушным, каким казался Ибрагиму. И именно это «но» было главным. За много лет привыкнув к тому, что любой его совет будет со вниманием выслушан, Ибрагим решил, что может влиять на своего венценосного друга во всем, кроме разве гаремных дел, которые грека мало волновали.

Иначе полагал сам Сулейман. Недаром европейцы считали, что он себе на уме, загадочен и временами непредсказуем. Послы и купцы увидели то, что из-за привычки быть рядом не заметил Ибрагим.

Сулейман привык держать свои мысли при себе с детства, знал, что высказывать их опасно, это въелось в кровь и плоть, стало второй натурой, уже невозможно было истребить. Жить при дворе опасно вообще, а если ты возможный наследник, опасно втройне. Опасности воспитали у него скрытность.