Но В. Померанцев не забывает время от времени выстреливать сигналы «Я свой»: «Но зачем нам выдуманное благополучие, когда у нас есть завоеванное, подлинное, большое и капитальное!»[77] Противников своих, боящихся критики советской действительности, он зовет оппортунистами, используя коммунистический штамп против охранителей коммунистического режима.

В. Померанцев писал свою статью по принципу «ковать железо, пока горячо». Сейчас ему разрешили «остро» разобрать состояние в современной литературе. И он попытался «впихнуть» в свой текст все, что наболело и созрело за годы сталинской «зимы» — включая даже вполне самостоятельный рассказ. Рассказ этот о колхозной «бой-бабе», допускающей беззаконие (в данном случае самогоноварение) «в интересах дела». Померанцев спрашивает о своей героине: «Деятель она или делец?»[78] Автор вроде бы ставит проблему, но предполагает, конечно, первый ответ.

Статья Померанцева, полная недоказанных утверждений, сюжетная «куча мала» была сама уязвима для критики, чем и воспользовались литераторы, задетые этим критическим выстрелом.

Это был вызов к бою, начало кампании 1954 года, которую прогрессисты проиграли. Но это была проба сил. Прощупывание границ возможно начали и другие литераторы. В феврале 1954 г. в журнале «Театр» вышла пьеса Л. Зорина «Гости», в которой был обрисован «классовый конфликт» в рамках одной семьи. Старый большевик, чудом переживший 30-е гг., но уже напуганный прошлым, его внук — представитель новой демократичной коммунистической молодежи, его друг — журналист-фронтовик — вступают в непримиримую борьбу с бюрократом-карьеристом (он же — сын старого большевика и отец молодого демократа), который пытается уничтожить местного правдоискателя (честного коммуниста). Пьеса — политический памфлет была правильно прочитана и друзьями, и врагами. Зорин получил свою долю личной поддержки и официальной критики.

Многоопытный Эренбург в преддверии политической «оттепели» опубликовал повесть, которая дала название целому историческому периоду (Хрущеву не нравилось это наименование, и он даже на одном из заседаний Президиума ЦК назвал за него Эренбурга «жуликом»)[79]. В его «Оттепели» все не так, как у Померанцева и Зорина. Эренбург осторожен и ироничен. Он пишет классическую «лакировочную» повесть о производственниках. Но только идеальные герои, которые делят жизнь между деталями машин и политическими новостями из газет, то и дело отвлекаются на неправильные чувства — любят чужих жен, не могут объясниться с любимыми людьми. В эпизодах встречаются и «нехарактерные» люди и события — трудоустройство по блату, бывший зэк, халтурщик. Но в конце концов любовь торжествует, а гнетущего всех чиновника (он же — мешающий счастью героев муж) снимают с работы за недостатки в строительстве жилья (обрушение зданий на всякий случай обходится у Эренбурга без жертв).

Советские люди 50-х гг., изображенные Эренбургом, пафосные и ходульные. Но они хотят быть людьми Возрождения, все время думают о том, как лучше выполнить работу, и отвлекаются только для того, чтобы поразмышлять о Большой политике или об искусстве Леонардо. Им до коммунизма оставалось всего ничего — провести автоматизацию и нравственное раскрепощение. Нам, в XXI веке — гораздо дальше. Как, впрочем, и большинству реальных жителей СССР того времени.

Литературный образ советского человека того времени — это шаблон, не реальность, а ее модель. Советский человек — не идеален. Но даже такие скептики, как Эренбург, вели его к идеалу альтруистичности, возрожденческого многообразия интересов и готовности жить ради борьбы мирового значения.

Тем временем охранители развернули контрнаступление. 30 января 1954 г. в «Литературной газете» опубликована статья В. Василевского «С неверных позиций» — еще достаточно спокойная, можно сказать академическая критика статьи В. Померанцева. Но в феврале в «Знамени» выступил Л. Скорино с «Разговором начистоту», где обрушился на Померанцева за «обличительный пафос» и внимание к порокам, а не достижениям общества. «Это направление внимания в сторону „затаенного“ и „болезненного“ едва ли можно признать здоровым»[80]. Однако критика в адрес Померанцева все никак не перерастала в травлю. Прогрессисты осторожно заступались за свой авангард. 17 марта «Комсомольская правда» отметила, что хотя статья В. Померанцева не лишена недостатков, она может стать основой для поучительного разговора.

Ситуация для прогрессистов ухудшилась, когда К. Симонова на посту редактора «Литературной газеты» (в обиходе «Литературки», «ЛГ») сменил Б. Рюриков. 20 марта он открыл со страниц литературного официоза огонь главного калибра по статье В. Померанцева и его адвокатов. Стало ясно, что дело не в Померанцеве, а в «Новом мире» («НМ»).

И в этот решительный момент главный редактор «НМ» перешел чуть расширившиеся рамки. А. Твардовский подготовил к публикации острую сатиру на сталинское время «Теркин на том свете». Это было уже слишком для 1954 года. В мае Твардовский читал поэму в редакции «Нового мира» своим сотрудникам и приглашенным литераторам. На чтении «Теркина» в «Новом мире» присутствовал поэт Асеев, который выразил мнение многих слушателей: «Интересно, оторвут ему за это голову?»[81]

Слухи о поэме стали расходиться кругами и быстро дошли до Кремля. Да Твардовский и сам отнес поэму в ЦК на согласование для публикации. Хрущева возмутила строфа, где генерал мечтал разогнать царство мертвых с помощью полка солдат[82]. А это до 1957 г. была реальная угроза для партийного руководства, и Хрущев был возмущен и обеспокоен такой симпатией интеллигенции к бонапартизму.

Тогда была дана отмашка на травлю «Нового мира». Желающих было множество. «Собратья по перу», задетые критикой журнала, бросились в контратаку. «Железная старуха» М. Шагинян обвинила «Новый мир» в групповщине (а это, как мы увидим, была реальная проблема Союза писателей), а потом дошла очередь и до друзей-конкурентов: К. Симонов заявил, что «загроббюро» в «Теркине» — намек на Политбюро[83].

В июле 1954 г. на заседании секретариата ЦК «новомирцев» раскритиковали за «нигилизм», и было решено отправить Твардовского в отставку. Хрущев, впрочем, не был особенно зол: «Мы сами виноваты, что много не разъяснили в связи с культом личности. Вот интеллигенция и мечется»[84]. Решение ЦК было подтверждено решением правления СП от 11 августа. В вину журналу была поставлена целая серия статей отдела критики, подготовленная его руководителем И. Сацем. Их авторов обвинили в «мещанском нигилизме», проведя таким образом первую, но не последнюю параллель с литературной полемикой охранителей и нигилистов вековой давности. Но Твардовский остался членом СП и уважаемым советским писателем. Хрущеву была нужна поддержка слева, и проштрафившегося Твардовского просто перевели в резерв, а на его место поставили чуть более умеренного и чуть более придворного К. Симонова.