Итак, Наташа, как давно ты в «Бархате»?

– Два года. Погоди, мы, что, будем болтать?! – и снова ее удивлению и возмущению нет предела. Я смотрю, тут кое-кто отпетая нимфоманка?..

– А тебя что-то смущает? – вздергиваю бровь, смотря на девушку, через янтарную жидкость, что плещется в моем стакане.

– Да мне все равно! Можем хоть лечь и поспать! Главное, плати. Надеюсь, ты в курсе, что за болтовню тоже придется заплатить в полном объеме?!

– Не переживай, деньгами не обижу. И даже оставлю щедрые чаевые, если ты будешь отвечать честно, четко и по делу.

– Я готова! Спрашивай! – заявляет, садясь на кровати по-турецки и смотря на меня горящими глазами. Вот что деньги делают с людьми. Я ведь даже не сказал, что мне нужно узнать, а девушка подписалась под тем, что выложит мне все, как на духу, только бы ей хорошо заплатили.

– Я хочу выкупить девушку. Как я могу это сделать?

В комнате повисает пауза. Которая с каждой минутой давит все больше и больше на психику.

– В каком смысле выкупить? – наконец, произносит она, подняв в удивлении брови.

– В самом прямом. Чтобы она была только моей. И ушла отсюда.

На лице девушки отражается понимание.

– А, в этом смысле! Хочешь личную проститутку в пользование! Так тут нет ничего сложного: достаточно поговорить с самой девушкой. Хозяин хоть и строгий монстр, но никого силком не держит. Не хочешь больше работать и получать приличные деньги – пожалуйста, вали. Только обратно Волочаев уже не примет. Главное, чтобы она все отработала.

– Отработала? То есть?

– Тут есть некоторые девушки, которые по каким-либо причинам отрабатывают долги. Константину Олеговичу лично, либо его приближенным. И как только весь долг будет погашен, девочки могут уйти, – Наташа пожимает плечами, как будто говорит мне самые обычные и очевидные вещи.

А у меня холодок ползет по спине. А что, если и моя нимфа отрабатывает долг?..

Тогда я выплачу все сам, до последней копейки, и она все равно будет моей! Но ни один мужчина больше не коснется ее!

– Слушай, а по кому ты сохнешь? – останавливает поток мыслей девушка. – Может, я хоть что-то о ней знаю? Как ее зовут? Да, представляться по имени тут не принято, но мало ли. Раз у вас такие отношения, может, девчонка открылась тебе…

– Она была лотом на прошлом аукционе. Самой последней. Вся в белом, – выпаливаю, надеясь, что болтушка Наташа поможет мне. От нетерпения даже наклоняюсь вперед, прожигая ее взглядом.

Но чуда не случается.

– А, про нее. Про эту девушку много слухов ходит, но никто не знает ее. Более того, с ней никто не говорил даже, не перекинулся и парой слов. Говорят, ее крышует сам хозяин. Так что, прости. Единственный выход – разговаривать лично с Константином Олеговичем.

Раздраженно выдыхаю и невольно сжимаю ладони в кулаки. Что за темная лошадка?! И что она со мной творит?!

Достаю бумажник и, как и обещал, оставляю Наташе щедрые чаевые за информацию.

– Приходи еще, если захочешь поболтать, – елейным голоском тянет девушка, пряча деньги в карман.

Следующие две недели – сущий ад. Каждый вечер я, как верный пес, прихожу в «Бархат». Но нимфы нигде нет. Ее поиски различными способами не увенчались успехом.

И в тот момент, когда теряю терпение и хочу перейти к кардинальным мерам, раздается звонок, которого я так ждал:

– Здравствуйте, Стас. Мне передали, что вы настойчиво искали меня?

Глава 15

Кира

Я глажу малышку по волосам и изо всех сил пытаюсь сдержать слезы. Когда нам осталось совсем чуть-чуть, последний шаг, моей бусинке резко становится плохо. И хорошо, что это случилось при мне: приступ был в разы сильнее, и Ася просто растерялась, впав в ступор. Хорошо, что я каким-то чудесным образом сохранила остатки самообладания и вызвала «Скорую», дав при этом нужный препарат.

И вот мы здесь уже вторую неделю. Прогнозы не обнадеживающие, нужно срочно делать операцию, пока есть возможность. И вот тут меня каждый раз накрывает так, что я вою, как волчица, в подушку.

Клиника, которая готова выполнить операцию моей малышке, не работает в кредит, рассрочку и так далее. Они возьмутся за Яну только при полной предоплате. А мне по-прежнему не хватает приличной части суммы.

Да, я могла бы пойти и заработать ее в «Бархате», но…моей бусинке совсем плохо.

– Мамочка, а ты меня не бросишь? – прошептала она, придя в себя в палате.

У меня слезы наворачиваются, и я, пока она не видит, до крови закусываю ладонь, чтобы не заорать и сохранить остатки разума.

Она такая маленькая, бледная, такая хрупкая и беззащитная…Ее маленькие, худенькие ручки лежат поверх одеяла, и одна из них тянется ко мне.

Стиснув зубы, чтобы ни одна слезинка не посмела скатиться с ресниц в присутствии дочери, я беру ее ладошку в свои и крепко сжимаю, целуя крохотные пальчики.

– Ни за что, моя бусинка. Даже не думай! Почему я должна тебя бросить?!

– Потому что я болею. У девочек в группе мамы иногда сердятся, когда они болеют. А я не хочу, чтобы ты сердилась.

Боже…ей нет еще и семи лет, а она уже такая взрослая и рассудительная! Злюсь на себя. За то, что не могу обеспечить ребенку нормальное детство. За то, что не могу обеспечить ей лечение. За ее слезы и грусть в глазах…

– Бусинка, я ни в коем случае не сержусь! Даже не думай! Это глупости. Лучше давай мечтать, – произношу я с улыбкой, ложась рядышком с дочерью на краешек койки и осторожно обнимая ее, вдыхая неповторимый запах ее волос.

– Мечтать? – растерянно и в то же время заинтересованно спрашивает Яна, поудобнее устраиваясь на подушке.

– Да. Каждый вечер надо засыпать, представляя свою самую заветную мечту. Вот чего ты хочешь больше всего на свете?

Я, например, чтобы ты выздоровела. Чтобы мне не пришлось просыпаться каждый день и молиться, чтобы не ничего не произошло. Чтобы ты, моя любимая девочка, дожила до операции. Чтобы я смогла найти деньги. И чтобы у тебя был отец. Потому что…я хочу быть уверенной, что ты будешь под защитой. Потому что каждой девочке так важно знать, что никто не сможет ее обидеть, потому что папа за это расстреляет в упор.

– Я очень хочу, – начинает моя малышка заговорщическим тоном, посвящая меня в самую главную тайну, – научиться играть на скрипке. Также красиво, как тот парень в парке, помнишь?

Конечно, помню. Мы гуляли однажды ярким солнечным днем, еще до болезни Яны.