девочка. Я подкрадусь со шприцем и возьму у нее немного крови. А потом мы пойдем в лабораторию. Там все увидят, что кровь нечеловеческая, и мы найдем взрослого, который нам поверит.

– Плохой план, – сказал Ренат, – тебя запалят. Не ходи.

– Не запалят. Я так колоть умею, что никто и не заметит. Тем более в такой суматохе. Раскудрявый, лист зеленый… какой-то там… я влюбленный, – запела она.

И выскользнула наружу.

Ренат хотел рвануть за ней, но Крапива крепко схватил его за руку.

– Разберется, не маленькая, – сказал он. – И потом, там куча народу. В худшем случае засветится.

– Но Алена…

– Ненси, – поправил Крапива. – Ее зовут Ненси.

***

Из Записок Рената.

За несколько месяцев до описываемых событий.

Ненси

Если вы вдруг приедете в Н-ск, пойдете на улицу Дзержинского, поймаете там первого кому на вид сорок, и спросите его, кто в 90-е наворотил больше всех дел, вам сразу скажут о Денисе. Утром первого сентября Денис приходил в школу в белой рубашке, и к обеду она становилась серой, местами бурой от крови, синей от ручки и чуть разорванной сзади от гвоздя.

Если что-то происходило в школе, это чаще всего происходило с Денисом.

Когда на школьный склад завезли неоновые лампы, вечером лампы не работали, потому что Денис их нашел и открутил конденсаторы на шокеры. [Я и сам не буду рассказывать, как из конденсатора сделать шокер, и вам не советую, если знаете].

Свои 15 минут славы Денис заслужил, когда стащил откуда-то три недогоревшие дымовые шашки. Они были круглые, размером с банку из-под тушенки, и советского зеленого цвета, а на дне лоснилось нечто густое и черное.

Первую шашку положили за «Катиными гаражами», налили внутрь ацетона и подожгли. Тонкая струя черного дыма потянулась вверх, но скоро исчезла. Так мы несколько раз заливали ацетон и поджигали шашку, пока та не выгорела до конца. Принялись было за вторую, но пришел сторож и нас разогнал.

– Тут палено жечь, все видят, – заметил Дэн и вытер черный нос черным пальцем.

– А есть варианты? – спросил Егор.

Вариант был. Денис предложил жечь шашку в подвале. Там точно никто не увидит.

«Окно Овертона», характеризующее для Дениса понятие «чистый», было таким широким, что в него мог въехать мусоровоз.

Единственный подвал, в который мы могли попасть, охраняли бабули. Они как таможня оценивали всех, кто проходил мимо. И мы не хотели светить грязным Денисом и слышать: «О, наркоманы пошли. Наркоманы!».

Поэтому для начала мы Дениса вымыли и переодели.

Когда мы подошли к заветному входу в подвал, там как раз проходила смена караула – две старушки поднимались со скамейки, а на их место заступали две другие. На скамейке напротив сидела вечно враждовавшая с ними панкерша Алена. Панком она была номинальным, потому что из ее магнитофона на аккумуляторе играла в это время «Ненси».

«Дым сигарет с ментолом пьяный угар качает. В глаза ты смотришь другому, который тебя ласкает», – скулил магнитофон.

Алена бабулек не боялась.

В американских фильмах, когда выключается свет, кто-нибудь говорит «а давайте, я спущусь в подвал», идет вниз, под его ногами скрипят деревянные ступени, и играет зловещая музыка.

Но это не наши подвалы. Бетонный город типовой застройки исключал любые скрипы. Дерево – для немощных капиталистов. В нашем городе из бетона делали все – дома, ступени в них и игрушки на детских площадках.

Так что вы теперь знаете ответ на вопрос, почему именно там мы решили поиграть с дымовыми шашками.

Мы стояли в большом подвальном помещении, которое тускло освещала свисавшая с провода лампа. Вдоль стен лежали мешки с картошкой. Мы залили ацетон в шашку и подожгли. Ацетон сгорел быстро, но шашка так и не загорелась.

– Температуры мало, – сказал Жека с Первомайской, – надо еще.

И мы налили еще.

Дым сигарет с ментолом пьяный угар качает.

Я иду на звук песни.

Сзади за мою рубашку держится Жека. Ему тоже страшно.

Никакой зловещей музыки, никаких скрипок. Ужас наступает и без этого. Лишь от наших шагов, от медленно нарастающего звона в ушах. Кажется, я отравился.

Сзади пробивается сквозь дым тусклый свет лампы.

Жжет в горле. И чем выше поднимаемся, тем сильнее жжет. Я нагибаюсь ближе к ступеням и в конце концов уже ползу.

И тут музыка стихает. Кто-то сзади кричит «помогите!». Потом что-то щелкает, и накатывает волна яркого света напополам с матюгами. Сильные руки поднимают меня на ноги, я открываю глаза и вижу Алену.

Ненси.

Она вытаскивает меня из подвала. Я стискиваю зубы на ее кожаном воротнике. Медная заклепка царапает щеку. Чистый воздух как анестезия смывает боль.

Я смотрю снизу вверх на героическое лицо Ненси и глубоко вдыхаю от счастья и восхищения. А еще потому, что снова могу дышать.

Так я впервые влюбился.

***

– Эй, ты тут вообще! – сказала Алена и протянула Ренату шприц с кровью. – Видишь, не засветилась.

Ренат взял шприц.

– Ненси, ты зверь, – сказал Крапива.

Теперь предстояло сделать главное – найти лабораторию и врача, который бы им поверил. Но сначала Денис должен был отыграть партию в шашки.

Компания столпилась перед столом, где против Дениса играл неизвестный мальчик. Собирались было уходить, но тут Денис, сам того не ожидая, победил. Потом победил еще раз, и еще.

– Это все от стресса, – сказал Денис. – Он увеличивает мозговую активность.

И тут понял, что действительно может выиграть Сони Тринитрон.

Нормального телевизора у него дома не было. Только старый «Горизонт» без пал-секам модуля. Потому Денис пропускал все крутые передачи и сериалы, которые шли по ТВ-6. До него доходили слухи про программу «Про Это», которую лучше смотреть без родителей.

Сони Тринитрон показывали в рекламе. И вот что удивительно: даже на «Горизонте» Тринитрон показывал лучше, чем сам «Горизонт». Денис не мог понять, как это работает.

– Ребята, – воодушевленно сказал он, – идите в лабораторию без меня. Я тут побуду.

– Ты спятил! – ахнул Ренат.

– Вы не понимаете. Это такой шанс…

У Рената был телевизор ГАО, который тоже рекламировали по телевизору.

Вообще-то у него было два телевизора.

На том, что стоял в его в спальне, он частенько смотрел ужастики.

– Мы не должны разделяться, – напомнил Ренат. – Отойдешь от основной группы, и тебе конец.

Крапива покачал головой. Он знал, что жизнь – это не кино.

– Жизнь это не кино, – так и сказал он.

– Я останусь с Денисом, – сказала Алена. – Тут полно народа. А если училка нападет,