На Новодевичьем есть надгробие: гранитный маршал связи говорит в гранитную трубку, гранитный провод которой уходит, пожалуй что, в вечность.

Паша посидел, унимая свою голову, на станции, куда с фронтовым бомбовым воем врывались поезда. А интересны эти старинные же вагоны, с «архитектурными излишествами», подкрашенные нарядно, как яблоньки, и с какой-то совершенно невагонной ручкой двери в обоих концах. Им может быть и тридцать, и шестьдесят. Почему так? — ведь, скажем, самолет очень быстро стареет, становится устало-серым, с неясными темнотами у турбин, похожими на пробивающиеся усы у старших школьников. А эти вагоны выпадают из времени. Может, все дело в том, что усилие, жизнь на поверхности, на просторах им не знакома…

К пронзительно синему вечеру «семинар региональных менеджеров» (первая его часть) кончился. Не оставаясь на банкет, ибо как-то не было сил, Паша вызвонил Игоря, и они вместе поехали в «гостиницу», благоразумно расположенную невдалеке от Шереметьево-1. Копеечная общага (в «АРТавиа» она громко именовалась ведомственной, хотя, как стало ясно из вывесок, принадлежала другому ведомству) оказалась слишком копеечной, дышала сырой разрухой и горелыми тряпками, а в душевой по швам меж кафелем носились сороконожки, и Игорь скабрезно шутил про зэков.

Чайник победно пел.

— А зато весело, — заявил Игорь.

Ни о спокойном общении, ни о сне не приходилось думать, ибо в другом конце комнаты — семиместной! — расположились какие-то мужики, явно не имевшие отношения к «менеджерам из регионов» (а чтобы заселяться в стаде белых воротничков, стоило, вероятно, задержаться на банкет). Мужики в меру, как-то скрыто выпивали, внешне скорее просто багровея, громыхали хохотом и резали чесночную колбасу.

Паша выдохся, устал. Подумывал укрыться с головой от жирно припорошенной пылью лампочки и провалиться в сон: завтра автобус на семинар аж в восемь утра… Игорь тоже начал раздражаться. У него это проявлялось, в частности, в том, что он начинал назойливо «докапываться» — внешне со вполне доброжелательным видом.

— А вы все летчики, да?

Мужики посмеялись. В том, что Игорь догадался, ничего удивительного-то и не было — по разговорам, но их, вероятно, позабавило дилетантское, расплывчатое «летчики».

А Игорь вспомнил, по своей грандиозно смешной подготовке к филфаку, «ассоциативный словарь Караулова» (можно сказать, памятник эпохи: изданный в девяностых, то есть изданный так, как никогда не выпускали и не будут выпускать словари). В нем к слову «импотент» предлагалось две самые массовые ассоциации: «летчик» и «средних лет». Вспомнив, усмехнулся. Будто это тайный козырь. Вслух спросил:

— А это нормально, что вы летчики и вы пьете?

Мужики посмеялись опять. Расхлябанные, не в масть, ответы лежали в диапазоне от «мы не пьем» до «нам завтра не в рейс». Они уже с веселым интересом таращились на Игоря, мол, что это за фрукт такой. Но тот не успокаивался. Словесная дуэль продолжалась.

— А вот я сегодня, когда летел, прочитал в буклете, — начал Игорь заунывно, — что «АРТ-авиа» — единственный перевозчик, который гарантирует безопасность на сто процентов. Что это подкрепляется в том числе особым контролем качества воздушного судна и высоким уровнем экипажа. Что многочисленные комиссии, включая медицинскую, перед каждым полетом…

Тут Павел с легкой меланхолией предположил, что их теперь побьют.

Но в комнате грохнуло.

Мужики валились от хохота: визжали панцирные сетки.

— «АРТавиа»!.. Сто процентов!.. Я умираю… Многочисленные комиссии… Ой, анекдот!..

— Сто процентов они гарантируют… Да ты сам понимаешь, какая это чушь? Да они только по ушам ездят… богатым дяденькам… Вот это они умеют, вот тут — сто процентов…

Самый рослый из мужиков, выставив ядреные ступни, говорил это так горячо, так серьезно, что Паша вынужден был завороженно кивать — он только понял, что конфликта не будет. Мужики не смолкали. Наболело. Прорвало.

— Ты думаешь, если мы летаем, то мы не в курсе, что там делается, что ли?.. Нас, кстати, тоже учили всем этим штучкам, как что сказать, как убедить… Это гипноз фактически. Вы же знаете, как эта секта работает!

— Я — нет, — парировал Игорь. Протестный задор в нем сохранялся.

— А «особый контроль» качества — это же вообще пэ-цэ, — вмешался еще один, с пугающе близко посаженными глазами. — Мы же на гробах летаем! (Все посуровели.) Набрали в лизинг всякого металлолома… Из Средней Азии, из Казахстана в основном… Ребят, я в пятой компании летаю, если считать советский «Аэрофлот», я такого состояния машин вообще не видел! Да мне страшно тумблерами щелкать в кабине, все на соплях…

— Ага, вы почитайте наш журнал отложенных неисправностей. Эта штука посильнее «Фауста» Гете, блядь. Или удостоверение летной годности вэ-эс… Там откроешь перед полетом, е-мое, куда я сел, где мои вещи! То реверс, то спидометр… То гидравлика шасси… Даже бумажки — чистый цирк, ха, можно журналистам продать… когда кто-нибудь ебнется…

Особый, мрачный смех.

— Слушайте, — Паша приподнялся на кровати. Ему и правда стало интересно. — Мы с вами в ведомственной гостинице. (Пилоты снова заржали.) Сейчас идет семинар, приехали люди. Вы не можете не понимать, что мы можем иметь какое-то отношение к «АРТавиа», — Паша запутался в оборотах. — Вы с нами, незнакомыми людьми, не боитесь вести такие разговоры?

В глазах у некоторых он увидел настороженность — у тех, кто и раньше помалкивал. Но активисты не испугались. Наоборот, даже агрессия появилась в голосе:

— А чего мне бояться? Чего мне терять? Да я бы сам к чертям уволился, меня звали на «Уральские линии» в Ебург, так эти же держат, уговаривают… Копейки же платят! Я, пилот первой категории, с такими часами, ну, с налетом… Мне стыдно сказать, сколько я получаю, особенно в новом году! А обещали-то… А главное, такие деньжищи гребут!

Летчики так взволновались, что не унять. Они бухтели и возмущались самодостаточно, и это явно было надолго.

— Ха, — откликнулся Игорь дурашливым голосом, — а ведь нам еще обратно лететь! Может, поездом, а, Паш?

Но Паша уже не отвечал на шутки, ибо спать ему хотелось — до полного отупения, и только лампочка тиранила и тиранила самый мозг.

…А как пролетал самолет — многие помнят с детства, особенно те, кого вывозили в сады близ аэропорта, над чьими головами лежала, умно выражаясь, трасса полета. Оглушительный, потусторонний гул, взрослые недовольны, а ты скачешь в восторге, в попытках оторваться от притяжения грядок, машешь руками — может, летчик тебя заметил? — а самолет совсем низко, все видно, как на модельке, и надписи, и бублики шасси.

Ольга Львова давно уже не знала никакого восторга, и самолетный гул, на стекла давящий, тоже раздавался регулярно — так что можно было его не замечать. Идиотизм элитного поселка Красный Ключ заключался в том, что его построили недалеко от аэропорта, и как ни бились владельцы особняков со звукоизоляцией… А впрочем, ко всему можно привыкнуть. Но этим утром Ольгу Львову разбудил именно самолет.