В ушах мальчика до сих пор стояла дразнилка: «У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, он ее убил».

– Ты, поповское отродье, – кричал ему самый рьяный враг Петька, сын председателя соседнего колхоза, – мамка сказала, что вам нельзя есть мяса в пост. Нельзя, правда? Приходи, батя свинью заколол, я тебя салом накормлю. Тебе ведь сала хочется и мяса? У них и у собаки пост тоже, ведь сказано – поп ее за это убил! Ха-ха-ха! Попенок!

Батюшку Серафима назначили в этот приход недавно. В убогий подмосковный поселок Луговой, где некогда находилось поместье князей Дороховых, в построенную ими церквушку, давно пришедшую в негодность, хлипкую и неремонтируемую. Прихожан раз два и обчелся. Из соседних колхозов несколько беззубых старух, добирающихся сюда в основном на праздники, да тайком крещенные дети – вот и вся паства. Когда бабушки умирали, их дети даже отпевание не заказывали. Прихожан отпугивали местные власти, к батюшке Серафиму аж двух колхозов председатели и сам партийный секретарь не поленились, притопали. Кулаки, которые они показали, были увесисты, советская власть харчевала их сытно.

– Ты людей наших с толку не сбивай. Им работать надо, а не твоему Богу молиться. Смотри мне, никаких венчаний! – пригрозил секретарь. – Молодежь чтоб не трогал!

Батюшка Серафим ни духом сильным, ни телом не отличался, и если бы не жена его, крепкая розовощекая матушка Аксинья, не смог бы утвердиться здесь, в поселке Луговом. Сам поселок состоял из нескольких деревенских изб и двух блочных домов, построенных для работниц чулочной фабрики на лесной вырубке. В нем работало все женское население. Центром поселка считалось небольшое сельпо, где мужики пропивали все свои деньги, заработанные на цементном заводе, располагавшемся рядом с фабрикой. По соседству с поселком раскинулись два колхоза, что выращивали картошку. Работников там и вовсе не было – несколько рано состарившихся женщин, к которым каждую осень на подмогу пригоняли студентов и москвичей с предприятий. Своя молодежь в колхозах не задерживалась, как лет четырнадцать стукнет – кто в техникум, кто в ПТУ, словом, в Москву подавались.

Бывшее имение Дороховых было сильно запущено: дворцовый ансамбль с фонтанами и скульптурами покрылся вековой плесенью, картины в залах и мебель требовали реставрации. Но деньги, выделяемые на культуру, местные власти тратили по своему усмотрению. Даже сторожу зарплату платили нерегулярно, а потому мрамор со ступенек дворца подворовывали, сортовые плодоносящие деревья, привезенные сюда много лет назад, выкопали и растащили по деревенским дворам, даже крышу дворца пробовали разбирать.

Когда сыну приходского священника Луке исполнилось семь лет, в местную школу, где все знали друг друга, он ходить категорически отказался. Мало того что поповский сын, так еще уродился Лука толстяком, и жизни ему костлявые дети пролетариев не дали бы все равно.

Матушка, сбросив рясу, спозаранку тайком возила сынка на автобусе в ближайшую московскую школу.

Там никто не знал о том, что родители Луки были не служащими в подмосковном городке, а служителями Бога.

С этой биографией, закончив десятилетку, способный мальчик Лука поступил в университет. Правда, слабого и физически, и духовно отца Серафима он вообще из своей жизни вычеркнул. «Умер» – написал он в анкете при поступлении в вуз.

– Грех отца при жизни хоронить, – крестилась матушка, – прости его, Бог!

– Грех такими нищими быть, как вы, – бурчал про себя Лука, высчитывая в университетском буфете гроши, чтобы хватило на обед из трех блюд. Компот за десять копеек из сухофруктов за него съедал пронырливый паренек Игорь. Москвичу, сытому и модному сокурснику, Лука очень завидовал. Все звали его Гариком. У Гарика всегда водились деньги, и одевался он в фирменное шмотье. У него единственного были настоящие американские джинсы, не какие-нибудь самопалы, которые вместе с пуховиками, вошедшими в моду, юркие вьетнамские студенты впаривали сокурсникам. Кожаная куртка на Гарике и портативный магнитофон с хитовыми записями вызывали восхищение всех девчонок.

Хитрый Лука долго приглядывался к модному Гарику. Где он на все это берет деньги? Матушка раз в месяц, притащившись из Лугового на перекладных аж до самого общежития, привозила ему в белом узелке свежих яиц, огурцы собственного посола, грибы и капусту. Все продукты тотчас же разбегались по общаге. Таков был закон.

Однажды, зажав от ненасытных глоток самое вкусное, он пригласил Гарика отведать натурального продукта, привезенного матушкой, купив предварительно бутылку водки. После сытной трапезы Лука разговорил Гарика, как ему достается все это добро, не с неба же на него падает. А если так, не готов ли он этим золотым дождем с Лукой поделиться?

Уставившись сытно-пьяными глазами на сокурсника, набивавшегося ему в приятели, Гарик вкрадчиво поинтересовался:

– У тебя с английским как?

– О’кей, – напрягшись, отозвался Лука.

– Автобус с иностранцами хочешь встретить?

– Это как?

– Приезжает к нам на Ленинские горы автобус с интуристом, чтобы полюбоваться высоткой и видом на Лужники, где некогда на болотах монашки жили, ты подходишь и говоришь: «Господа, кто хочет выгодно получить русские рубли? Я покупаю жвачку, джинсы, женские колготки, косметику и прочую ерунду». Это так, небольшой бизнес.

От слова «бизнес» Лука вздрогнул и стал оглядываться по сторонам.

– Не дрейфь, у меня все схвачено. Никто тебя не тронет, пока ты будешь меня держаться. Если не хочешь, хиляй на все четыре. Так и будешь отдавать мне компот, потому что десяти копеек хватать не будет.

Лука облизнулся. Он обожал компот.

– А деньги на товар откуда брать? – переваривая информацию, спросил он.

– От верблюда. Экономику Маркса сдавал? Товарооборот. У меня сейчас в обороте знаешь сколько крутится?

– Сколько?

– Пятьсот рублей.

– Целых пятьсот рублей? – Толстый Лука аж вспотел, мысленно вообразив такую сумму.

– Тебе столько не перепадет, начнем с сотни. Ты готов? – Лука кивнул. – Бери и вперед. Дорого за товар не плати, торгуйся, сбивай цену. И гляди в оба, чтобы в ментовку не загреметь. Все понял?

– Угу. – Скручивая трубочкой десять десятирублевых купюр, Лука считал себя миллионером.

Автобус с туристами он поджидал долго, а потом так же долго не решался подойти к хорошо одетым, вежливым пассажирам. Выбрав немолодую даму, он, оглядываясь по сторонам, подошел к ней и тихо спросил, не нужны ли рубли и не продаст ли она ему что-нибудь из вещей.

Она поняла, замотала головой и, потрепав его по щеке, подарила пачку жвачки. Лука первый раз видел полную упаковку из десяти пластинок. Однажды ему давали пожевать пахнущую апельсином, словно конфета, резинку.

К драгоценности – толстенькой пачке в иностранной цветной упаковке – он не решался притронуться. При мысли о ней во рту становилось сладко, хотелось запихнуть все пластинки сразу в рот и жевать-жевать, как тот толстый господин, что шел рядом с дамой, подарившей ему пачку жвачки. Но первая мысль, мелькнувшая у него в голове: товар достался ему бесплатно. Значит, денежки за жвачку его!