Одежда моего слуги тоже была испачкана сажей, а в некоторых местах к тому же ещё и сильно порвалась. Он неплохо потрудился при тушении пожара.

Я поднялся к себе в комнату, разделся и ополоснулся в большом тазике с теплой, чистой водой, которую приготовил для меня Кондрат. Было приятно снять с себя грязную одежду, смыть грязь и пот со своего тела. Если вам хотя бы раз довелось тушить пожар, то вы, конечно, поймете, с каким наслаждением я всё это проделал.

Едва я успел привести себя в порядок, как в нашу дверь кто-то постучал. Кондрат открыл её: на пороге стоял приказчик Илья Семенович.

— Спасибо вам, Ваше благородие, что помогли пожар потушить. Очень ваша помощь пришлась кстати.

— Да что там. Мы-то с Кондратом мало чего успели сделать. Это всё вы, любезный, да ваши люди. Их благодарите.

Я говорил искренне, ведь в тушении пожара принимали активное участие не только мы с Кондратом. Да и если б не умелое руководство приказчика, то, пожалуй, постоялый двор сгорел бы, как говорится, дотла.

— Ладно, что было, то было. Не будем больше о том, — прервал я благодарственные речи Ильи Семеновича. — Ты лучше скажи, любезный, удалось узнать, отчего пожар произошел? Ведь говорили, что сгоревшая комната пустовала.

Мой собеседник развел в сторону руки:

— А это не известно. Дас-с, там никто не жил уже месяца два, с тех пор как… В общем, комната была пустая. Не пойму, отчего она загорелась. Да ещё под самое утро. Должна быть причина, но мне она не ведома. Может, кто хотел нашему хозяину Петру Ерофеичу Аничкову навредить. Завистников хватает у него! Купец он хозяйственный, богатый. Вот и норовят ему навредить. Сами знаете, бывают такие людишки. Скоро Петр Ерофеевич приедет, вот пусть он разбирается.

Конечно, это был поджог. Сама собой пустая комната ведь никогда не загорится. Только это сделали не недоброжелатели купца Аничкова, а убийца (или убийцы) Старосельского, пожелавший избавиться от улики в виде следов на потолочной балке. Но разубеждать приказчика, конечно, не следовало. Пусть думает как ему заблагорассудится.

Илья Семенович оказался радушным человеком. Он решил отблагодарить меня за помощь в тушении пожара, накрыв вечером богатый стол со всевозможными вкусными блюдами и напитками. Злоупотреблять напитками я не стал, и Кондрату не велел, а вот поужинал с большим удовольствием.

***

Целый день постоялый двор купца Аничкова приводили в порядок. Прислуга убирала в коридорах, выносила мусор и остатки сгоревшей мебели из восьмой комнаты, драила и скребла деревянный пол, проветривала помещения, а также занималась другими срочными и необходимыми делами. К вечеру постоялый двор стал почти таким же чистеньким, как и до пожара. Однако, полностью избавиться от запаха гари, распространявшегося из восьмой комнаты прислуге не удалось. Приказчик Илья Семенович начал готовиться к капитальному ремонту.

Мне не давала покоя мысль о том, что же теперь делать дальше. Остаться в Костроме, попробовать найти похитителей картины, а заодно и стрелка, пуля которого чуть не убила меня, а также поджигателей постоялого двора? Я был почти уверен, что всё это звенья одной цепи. Нет, здесь мне ответы на интересующие меня вопросы не найти.

Терпеть не могу, когда не известно от кого и какая именно мне угрожает опасность. От этого поневоле начинаешь нервничать, допускаешь ошибки, одна из которых может стать фатальной.

Ещё раз встретиться с губернатором Пасынковым? Зачем? Вряд ли он расскажет что-то новое. Можно, конечно, допросить губернаторских слуг, вдруг кто-нибудь из них замешан в краже картины. Однако, эта перспектива меня тоже не вдохновляла: даже если кто-то из слуг и знает что-то о краже, вряд ли эта ниточка поможет размотать весь «клубок» преступления.

«Нужно поговорить с этим живописцем… с Джорджио Бернарди, — размышлял я. — Он сможет приоткрыть тайну своей украденной картины. Нужно ехать в Петербург. Но вначале заехать в Москву к Елене Старосельской, доложить ей о том, что удалось узнать. Может быть, она захочет на этом остановиться, и мне не придется ехать в Петербург».

При мысли, что мне, видимо, скоро доведется побывать в Санкт-Петербурге, меня охватывало двойственное чувство. С одной стороны я всей душой желал вновь очутиться в этом великолепном городе, где я прожил несколько счастливых лет. Но с другой стороны я боялся встретить там своих старых друзей, приятелей и знакомых. Вернее, бывших друзей, приятелей и знакомых. Разве легко возвращаться в город, где у тебя вначале было всё: и хорошая репутация, и друзья, и любимая женщина, и любимая армейская служба, и достаток, а потом от всего этого ничего не осталось? Ответ очевиден.

Поэтому я втайне от самого себя надеялся, что фрейлина Великой княгини, когда узнает о моих приключениях в Костроме, велит мне прекратить дальнейшее расследование. Я не боялся встречи с убийцей и с его помощниками, но не хотел встречаться со своим прошлым. А это непременно произойдет, вернись я в Петербург. Но я также хотел разгадать тайну смерти Старосельского, рассчитаться сполна с его убийцей и с тем, кто в меня стрелял. У меня были основания думать, что это одно и то же лицо.

— Кондрат, — обратился я к своему слуге после обеда, — найди Якова, да вели ему подготовить экипаж на завтрашнее утро. Завтра мы возвращаемся в Москву. Потом займись нашими вещами.

Эта новость пришлась Кондрату по душе, видимо соскучившемуся уже по тихому московскому быту. На самом деле он был мирным человеком, хотя ему и приходилось постоянно возиться с оружием, да участвовать в стычках и в сражениях. Делал это он по необходимости, так как находился у меня в услужении. И хотя этот тридцатипятилетний мужчина с телосложением грузчика имел добродушный характер, в минуту опасности он становился храбрым и даже воинственным. Такая черта его характера, на мой взгляд, традиционна для каждого русского человека, особенно для простых крестьян. Если русского обидеть раз или два — он кроток и послушен, но если причинять ему обиду регулярно, то тогда уж берегись — не заметишь, как он превратится в рассвирепевшего медведя.

— Будет сделано, Владимир Сергеевич, — слуга сложил в сундук какие-то вещи, после чего вышел из комнаты, чтобы исполнить мое приказание.

На следующее день рано утром мы выехали в Москву. Из Костромы я уезжал с ещё большим количеством вопросов, чем приехал в нее. Дело стало запутанней и опасней. Не было никаких сомнений: Старосельского убили, а потом инсценировали его