И только весёлая жизнерадостная Сашка, с её вечными подколками, шутками, язвительностью помогла выкарабкаться. Подтягивала, заставляла, натаскивала, не давала спуску. Гоняла, как сержант — солдата на плацу. Поддевала, порой глумилась, но, наверное, именно этого мне и не хватало — нормальной здоровой злости.

Где сейчас та ярко-рыжая девочка, что светилась, как погожий осенний день? Где та огненная стерва, похожая на разноцветный сентябрь?

— Как идут дела с агентством? — задаёт родитель нейтральный вопрос, но я внутренне напрягаюсь. Он обещал не влезать, но даже за внешней невозмутимостью я вижу, как ему хочется подмять дело под себя и решить всё по-своему — жёстко и радикально.

— Хорошо идут, не беспокойся. Нет ничего, с чем бы я не справился. А если мне нужен будет твой совет, я его спрошу.

Чёрта с два. И он это прекрасно знает.

— Скорректируй, пожалуйста, своё расписание, — командует отец. Это не просьба — приказ. — Мне нужно, чтобы ты поприсутствовал на нескольких деловых встречах. Дополнительный опыт не будет лишним. График мой секретарь сбросил на твой мейл.

— Да, конечно, — легко соглашаюсь, лишь бы не слышать этот жёсткий приказной тон. В висках снова стучат молотками невидимые гномы. Я хочу разделаться с этим официальным ужином, запланированным визитом и отправиться домой.

— И не забудь: в субботу у Вани день рождения. Забудешь тут.

— Ты доел? — снова тянет меня за рукав местное рыжее божество. — Пошли я тебе что-то покажу!

Глаза у Ваньки сияют азартным предвкушением. Небось очередной прибамбас выпросил к компьютеру. Или новую игру установил. И я покорно плетусь вслед за мелким тираном. Вот уж кто не знает слова «нет». Добивается своего всегда и во всём.

Он ходить нормально не умеет — бежит вприпрыжку, вываливая на ходу все свои новости. Ябедничает и жалуется.

— Антонина Алексеевна — дура! И задачки её нудные! А ещё она говорит, что у меня шило в заднице!

— Ну, брат, никто не обещал, что будет легко, — невозмутимо прерываю его поток, но Ваньке неймётся:

— А хуже всех Барби! Измучила совсем! — вздыхает он тяжело и так закатывает глаза, что даже чурбан поймёт: ребёнка затиранили по всем фронтам. — Как начинает нудеть: буквы пиши ровно, резинкой в тетради не три. И вообще сказала, что я па-та-ло-гически неграмотный. Это как, а?

— Это клиника, — не меняю я выражение лица, но Ваньку таким не проймёшь. Ржёт заливисто.

— Я тебе скажу. Только ты никому, ага? — приходится нагибаться, чтобы услышать самый страшный секрет пятиклассника Драконова. — Я ей спецом, назло ошибки делаю.

Отчитать юного кишкомотателя я не успеваю: он уже в своей комнате, крутится, взахлёб рассказывает, как правильно мочить монстров. Таки новая игра. Я почти ему не нужен. Разве что как свободные уши. Но отказать брату в такой малости — подобно оскорблению. Поэтому я усаживаюсь рядом и слушаю, как он довольно вопит и комментирует. Его азарт постепенно и меня увлекает. Может, поэтому я не слышу, как открывается дверь, а на пороге появляется Сашка.

Меньший Драконов даже ухом не повёл. Там такой трах-бабах, что ему недосуг отвлекаться. А я дерзко смотрю на ноги своей мачехи, оценивая их длину и форму.

— Может, поговорим? — ловит она мой взгляд. И такой металл в её голосе, что я невольно поднимаюсь ей навстречу. Ну, значит, поговорим, раз ей приспичило. Наверное, давно пора.

Три года, как я вернулся домой. За эти три года мы не сказали друг другу больше нескольких фраз за один день. Вежливые, ничего не значащие реверансы или подкалывания с моей стороны. Знакомые незнакомцы.

Я бываю в отцовском доме крайне редко и никогда не остаюсь надолго. И ни разу ещё не ночевал здесь, хотя приглашения получал неоднократно. Сашка права: нужно плюнуть на всё, поговорить и наладить хоть какое-то хрупкое равновесие.

Но она начинает не с того, о чём я думал. Не с прошлого.

— Скажи, Драконов, я красивая?

Я опешил. Она сидит на широком подоконнике, всё на той же террасе. На меня не смотрит. Вглядывается в темень, где прячется цветущий сад. Рыжие пышные волосы ручейками стекают на плечи. И вся она такая грациозная. Поза не деланная, но застывшая. Но я к такой Сашке уже привык. Она постоянно как под напряжением в 220 Вольт.

— Что за дурацкие вопросы, Королькова? — невольно называю её девичьей фамилией. Она таки не утратила свою манеру быть непредсказуемо резкой, как игристое вино. Терпкое и пьянящее.

Сашка поворачивает голову и смотрит мне в глаза. Может быть, впервые прямо и открыто за последние три года. Без отстранённой замкнутости, когда неизвестно, какого зверя она прячет у себя за пазухой.

— Ты же всё знаешь. Скажи, у него есть любовница?

Я даже поперхнулся. Закашлялся. «Он», я так понимаю, это мой родитель. Её муж.

— С чего ты взяла, что я знаю? — приподнимаю брови и закладываю руки в карманы.

— Нельзя ответить честно на простой вопрос? Обязательно нужно юлить? — неожиданно щетинится она, как ёж, и я наконец-то вижу её настоящую. Оказывается, никуда не делась. Сидит, как искры с неё не летят.

— Слушай, Королькова, разбирайся-ка ты сама со своими семейными проблемами и тайнами. Не надо втягивать меня в ваши высокие отношения, — бурчу и морщусь: в висках снова закопошились противные буравчики. — И на будущее: я не влезаю в отцовские дела. Не интересуюсь его личной жизнью, не слежу, не вынюхиваю, где он и с кем, чем занимается в свободное время. Я вообще был бы счастлив, если б вы все держались от меня подальше.

Она судорожно вздыхает. В глазах блестят непролитые слёзы. От неё веет беззащитностью. Какой-то потерянностью. Но хер я её буду жалеть.

— Что ты нюни распустила, Александра, мать драконов? Расслабилась, да? Жирком заросла? — я намеренно поддеваю её: у Сашки отличная фигура. Она шикарно выглядит в свои почти тридцать. — Ну, сиди, ной дальше. А папулька тем временем в школу смотается. Глядишь, ещё какую-нибудь малолетку присмотрит, увлечётся. А дальше ты знаешь: трах-тибидох, конфетти веером, мозги фонтаном. Не успеешь оглянуться, как у него ещё один сын родится. Не от тебя.

Она вскакивает молниеносно. Фурия. Сумасшедшая кошка, что кидается с диким намерением расцарапать мне рожу. Я успеваю схватить её за запястья.

— Пусти! — бьётся она, как отбойный молоток, и ухитряется надавать мне пинков по ногам. — Ненавижу! — шипит, не оставляя попыток вырваться. Но я уже не семнадцатилетний пацан. Встряхиваю её, как котёнка.

— Вот такой ты мне нравишься больше, — говорю холодно, обездвиживая её полностью, сжимая в кольце рук так, что выбиваю дух. — А то сидишь тут, окукливаешься. Скоро папан тебе под стать мраморные статуи закажет. Будете конкурировать в застывшей холодности. Красивые, но бездушные.