в качестве предшественника указателей, свидетельствовавшего о потребности в более универсальной системе сортировки документов для нужд светской и церковной бюрократии.

О кардинале Деусдедите известно, что он пользовался архивами для своих юридических сочинений, однако у нас нет точных сведений о времени возникновения папской канцелярии. Вплоть до IX в. документы нередко записывались на папирусе, а значит, многие из реестров представляют собой поздние копии. Из нескольких уцелевших фрагментов нам известно, что большинство папских записей располагалось и хранилось в переплетенных книгах, составленных в хронологическом порядке и часто имеющих в начале протооглавление (capitulum), в котором были перечислены все записи в порядке их расположения[113]. Единственным исключением является учетная книга, содержащая папские буллы, или декреты, обнародованные Григорием VII, который был другом и покровителем кардинала Деусдедита. Эта книга заканчивается указателем, озаглавленным как «Таблица примечательных деяний, упоминаемых в этой книге, в алфавитном порядке» (Tabula notabilium gestorum quae in hoc libro continentur per alphabetum reducta). К сожалению, связь между Григорием и Деусдедитом, скорее всего, представляет собой ложный след: почерк таблицы может быть датирован XIV в., а следовательно, этот документ, видимо, был добавлен позднее к более древней книге[114]. Начиная с 1000 г. во всей Европе общество радикально менялось, а вместе с ним – и использование документов, и их функции, что в некоторых случаях подразумевало ретроспективную реорганизацию более ранних материалов.

Между 1000 и 1340 гг. население Западной Европы более чем удвоилось, и главная часть этого прироста приходилась на формирующиеся крупные городские центры: к началу XIV в. население Венеции и Лондона приблизилось к 100 000 человек. Новые отрасли промышленности, например ткачество и керамика, а также растущие торговые рынки управлялись бухгалтерами, поставщиками, торговцами, судовладельцами, собственниками магазинов и юристами, деятельность которых все больше сопровождалась бумажными записями. (Я использую термин «бумажные записи» не в буквальном смысле, а имея в виду документы на любом писчем материале.) Между тем и церковь, и светские власти облагали растущее народонаселение налогами, для чего требовалось несчетное число сборщиков налогов и клерков, каждый из которых вел собственные бумажные записи[115]. Другими словами, письменные документы проникали в общество практически на всех уровнях и в беспрецедентном количестве.

Подобно тому как деньги возникли вместе с появлением алфавита, так и растущая зависимость общества от письменного слова сопровождалась гораздо более широким использованием наличных, быстро вытесняя товарный обмен. В начале X в. десяти монетных дворов было достаточно для снабжения монетами всей Англии. Спустя 100 лет денежное обращение увеличилось настолько, что для выполнения той же функции требовалось уже 70 монетных дворов. К XIII в. в обращении находилось множество новых европейских валют, в том числе гинея, флорин, дукат и цехин. Гинеи чеканились в Генуе, флорины во Флоренции, в то время как дукаты и цехины были венецианскими, хотя монеты использовались по всей Европе, независимо от места их происхождения. Они, как и многие другие менее важные валюты, теоретически были эквивалентны цене металла, из которого их чеканили, но на самом деле они стоили столько, во сколько их оценивало правительство: деньги стали отвлеченной ценностью[116].

Сходным образом в XI–XIII вв. документы, которые ранее служили в Англии памятными знаками официальных событий, становились юридически необходимыми. До 1250 г. выражение to record как юридический термин означало «свидетельствовать в суде», устное свидетельство и представляло собой запись (record). Однако вскоре потребовалось заменять устные свидетельства документами, которые больше не были лишь символами произошедших событий. Теперь суды отдавали предпочтение записанным клятвам, отменив многовековую практику устной клятвы. В 1256 г. в парламенте была процитирована «Книга Судного дня» в качестве доказательства того, что определенный город в Суррее исторически не принадлежал Короне. Ранее утверждения такого рода требовали физического присутствия на суде дюжины рыцарей, которые должны были вслух поклясться, что они это точно помнят. Теперь хроники исторических событий, акты, хартии, обозрения приобретали статус важнейшего свидетельства.

До этого периода в Англии память имела юридически фиксированную временную протяженность. Вплоть до царствования Эдуарда I (1272–1307) свидетель мог по закону поклясться в событиях, которые произошли в любое время в предыдущие сто лет, в то время как все, что случилось до этого, выходило за рамки компетенции судов. Обычной формой доказательства служила клятва, что свидетель помнит, что то-то и то-то было совершено отцом человека, который заверил его, что он, в свою очередь, помнит, что совершил или о чем сказал ему его собственный отец. Законы 1275 г., а затем 1293 г. подтвердили правило столетия, постановив, что коронация Ричарда I (3 сентября 1193 г.) является «законным пределом памяти». Но поскольку письменные документы начали заменять память и связанные с ней показания под присягой, дата 1193 г. так и не была заменена более поздней. Теперь закон опирался скорее на то, что можно было бы назвать искусственной памятью, то есть на бумажные документы, чем на свидетельства людей, вспоминавших события, о которых рассказывали их отцы и деды[117]. Зависимость от документирования становилась все более распространенным явлением на всех уровнях общества: к 1300 г. даже английские вилланы (феодально-зависимые крестьяне) представляли документы в суд, чтобы доказать свою правоту в юридических вопросах[118].

Эти изменения в практике и ожиданиях можно проследить на материале того, как составлялись документы. В XII в. не было стандартной формы для указов, издаваемых крупными феодалами. Такие грамоты могли быть написаны разными почерками, и это свидетельствует о том, что их составлял любой находившийся поблизости грамотный человек – в той форме, которая была ему привычна. Меньше чем сто лет спустя уже заметна стандартизация почерка, а также стиля и формы, так как лорды, сознавая возрастающий объем канцелярской работы, предпочитали нанимать для этого людей подготовленных, из числа тех, кого ученые назвали «невидимыми исполнителями», – секретарей и письмоводителей, которые впоследствии станут регулировать действия своих нанимателей[119].

Так развивались дела во всей Европе. От правления папы Александра II (1061–73) в папских архивах сохранилось менее 30 писем за год; столетие спустя архив Александра III уже содержит в среднем по 180 сохранившихся писем за каждый год. Филипп II Французский (правил в 1179–1223), вернее, его государственный аппарат, оставил менее десяти писем за год; Филипп III, столетие спустя, – почти 60. В Англии в архиве Вильгельма Завоевателя (правил в 1066–1087) сохранилось в среднем десять писем за год, в архиве Генриха II (1154–89) – почти 120. Известно, что в XIII в. папа Бонифаций отправлял 50 000 писем в год, а Филипп Красивый – 15 000[120][121]. В Англии в XII в., предположительно, было составлено 30 000 грамот; между 1250–1350 гг. их число выросло до нескольких миллионов, несмотря на то что народонаселение