Добродушный Клементе следил за последними приготовлениями к ужину, намеченному на Сочельник. Как всегда, к столу подавались остендские устрицы, иранская икра, шотландский лосось и традиционное шампанское «Крюг» 1958 года, именно его предпочитала Роза. Освещенные окна дома Летициа заливали розоватым светом безлюдную улицу, сверкавшую рождественскими огнями. Горожане покончили с последними торопливыми покупками, опустили жалюзи, и улица Монтенаполеоне напоминала опустевшую торжественную сцену.

Клементе высунулся из окна, и его старческие глаза заметили перед домом пару бронированных автомобилей. Шесть великолепно тренированных горилл-телохранителей следили за безопасностью клана Летициа, получая за это немалые деньги. Сегодня семья после долгих лет собралась здесь в полном составе, чтобы отметить Сочельник.

Официанты сновали весь вечер, осознавая значимость момента и свою сопричастность к этому. В гостиной на втором этаже стояла огромная, до потолка, елка. Архитектор Мауро Сабелли Контини украсил ее, осыпав ветки легкой золотой пыльцой. На зеленой хвое лежал белый снег, на его фоне выделялись красные шелковые бантики, напоминавшие ярких бабочек. Красными лентами крепились к веткам подарки.

Роза у себя в комнате занималась с парикмахером Уго. Его волшебные руки причесывали самых элегантных синьор Милана. Уго — настоящий тиран — диктовал моду, навязывал свои модели, отвергал советы клиенток, но к замечаниям Розы он прислушивался, питая к ней почтительное восхищение. Заросший черными волосами Уго смахивал на бурого медведя, однако душа и движения его были под стать нежной девушке. Сейчас Уго прыгал вокруг любимой клиентки, и руки его творили чудо. Роза ценила парикмахера за прямоту и талант: он добивался потрясающих результатов, убирая густую гриву ее серебристых волос. В том, что лицо Розы сохраняло старческое горделивое благородство, была заслуга и Уго. А кроме того, даже не принимая во внимание великолепный результат, пока Уго причесывал ее, Роза испытывала удовольствие. Удовольствие, исполненное ожидания и надежды, что, конечно, облегчало ей жизнь и отгоняло тень приближающегося заката.

— Прошу, синьора Летициа, полюбуйтесь. Получилось просто чудо! — густым баритоном, который он тщетно пытался смягчить, прогудел Уго.

— Не преувеличивай, дорогой! Но в целом неплохо! Ты хорошо поработал, — согласилась Роза, взглянув в зеркало. — А это тебе на Рождество.

Она вынула из шкатулки и вложила мастеру в руку золотой стерлинг.

Олимпия протянула Розе жемчужные серьги. Та вдела их в уши, а мизинец украсила кольцом со сдвоенной жемчужиной. Потом Роза отодвинула коляску от зеркала, чтобы лучше разглядеть себя. Она великолепно умела подать себя. Умела выбрать цвет, освещение, косметику, драгоценности так, чтобы они гармонично сочетались с одеждой, жестами, выражением лица и даже тоном голоса. Она надела очки, и отражение в зеркале, сразу ставшее четким, подтвердило: долгий труд над внешностью Розы дал замечательные результаты.

— Вы прекрасны, синьора, — с искренним восхищением произнесла Олимпия.

— Для старухи я выгляжу сносно, — не без гордости ответила Роза, но какая-то тень омрачила на миг ее улыбку.

— Пойдемте? — предложила сиделка.

— Подожди немного, — необычно мягко попросила хозяйка.

Она знала: все уже явились и ждут только ее. Ей хотелось, чтобы они увидели картину достойной, великолепной старости; чтобы распрямились плечи, ответственные за историю клана Летициа; чтобы гордость и властность отражались во взоре.

Возможно, Роза готовилась к последнему своему торжественному появлению на людях. Ей хотелось, чтобы родоначальницу семьи Летициа запомнили в тот момент, когда пришла пора опустить занавес жизни. Она должна остаться в памяти потомков победительницей. Пусть исчезнут, словно сметенные осенним ветром листья, воспоминания об ошибках, поражениях, разочарованиях и сомнениях. Только она одна знала великую тайну Розы Летициа, урожденной Дуньяни, и собиралась унести эту тайну в могилу.

В дверь гардеробной постучали: уверенный, негромкий стук. Роза сразу догадалась, кто это. Олимпия бросилась было открывать, но хозяйка жестом остановила ее. Роза выждала минуту-другую и лишь тогда произнесла:

— Входи!

Синьора знаком велела служанке удалиться. Распахнулась дверь, и на пороге появился Риккардо Летициа. Роза сидела к сыну спиной, но видела его отражение в зеркале.

— Привет, мама! — поздоровался Риккардо.

— А ты великолепный мужчина! — с нескрываемой гордостью произнесла она.

Розе на мгновение померещилось, что в комнату вошел не ее сын, а тот удивительный человек, которого она любила, отец Риккардо.

— Я рожден великолепной женщиной! — парировал Риккардо.

— Ты великолепен во всех отношениях! — повторила мать.

— Великолепен, но? — с улыбкой спросил сын. — Я уверен, есть одно «но»…

— И тебе нет равных в великодушии…

— Спасибо, мама!

— …Как нет тебе равных в коварстве, — закончила Роза.

— Теперь я тебя узнаю, — с облегчением вздохнул Риккардо.

Он чувствовал: мать что-то скрывает от него, какая-то угроза читалась в глазах Розы.

— Почему вдруг, после стольких лет, ты позволила мне предстать перед твоими очами? — не без иронии спросил Риккардо.

— Скажем так — ты попал под амнистию, — усмехнулась Роза.

— Всего лишь амнистия? Может, заключим мир?

Роза сделала вид, что не поняла вопроса.

«Мир и тишина, — подумала она. — Такое годится разве что для кладбищ. Где жизнь — там и война или, иначе говоря, там и конкуренция. Ах, мальчик, дорогой мой мальчик, ты мужествен и красив, ты умен и обаятелен, но как же ты несчастлив!»

— О чем задумалась, мама? — спросил Риккардо.

— О нас, — ответила Роза, поправляя прическу.

— Стало быть, мысли невеселые!

— Веселье? Оно как молния, за которой следует гроза…

— В нашей семье всегда хватало и молний, и гроз, — заметил Риккардо.

Роза не стала отвечать на вызывающее замечание сына. Однако она почувствовала удовлетворение, поняв, что материнская опала причинила сыну немало горечи. Никого из семьи не миновали несчастья, но никого не обошло торжество успеха, никто не утратил вкуса к власти.

— С Рождеством тебя, мальчик мой, — примирительно произнесла Роза.

— И тебя с Рождеством, мама, — ответил Риккардо и склонился к тонкой руке старой женщины.

Роза указала сыну рукой на кресло рядом со столиком; Риккардо сел.

— Похоже, нам и побеседовать-то не о чем, — в некотором замешательстве проговорила она.

Мать не уловила во взгляде сына обычного обожания и почтения. Напротив, Риккардо поглядывал на нее как-то настороженно.