А сейчас что? Замки и дворцы–то стоят, да только глаз не радуют, а лишь озлобление у окружающих вызывают, поскольку нет больше соперничества между хозяевами в мастерстве и умении, а налицо лишь соперничество хозяйских кошельков. Грустно всё это…

— А что же вы кушаете? — прервав мои размышления, спросил Иван.

— К нам автомагазин раз в месяц приезжает — это ежели дороги позволяют, а как не позволяют, так и сидим, горемыки, на старых запасах кукуем. Почитай, всё сами делать научились: держим скотину и птицу, работаем на огороде, запасаемся на зиму… даже хлеб сами печём, — гордо улыбнулся старик. — Вот и Бобрика на племя прикупил, — кивнул старик на дремлющего на прикроватном коврике и наконец–то успокоившегося поросёнка. — Старый–то кабан совсем никудышный стал, немощный, пришла пора менять. А Бобрик породистый, хороший производитель будет.

Старик удовлетворённо крякнул.

— А щенка тоже на племя прикупили? — хохотнул Матвей и подмигнул нам.

— Да нет, не прикупил, — ответил дед, немного сникнув. — Я его дочке вёз в подарок. Моя Альма ощенилась на старости лет, всего одного щенка принесла, вот и решил я подарить его дочке. Привёз, а ейный муж в позу встал: не хочу, говорит, чтобы в квартире нашей с дорогим паркетом собака жила, она, дескать, весь этот дорогущий паркет шерстью завалит и когтями покоцает. Так и не взяли Баксика, вот и везу обратно домой.

Мы переглянулись — Матвей уже явно пожалел о том, что нечаянно затронул неприятную для Силантия тему.

— А давайте–ка я вас, ребятки, своим, домашним угощу, а? У меня тут припасено немного на дорожку, — вдруг засуетился старик и полез в потрёпанный рюкзак, откуда, порывшись немного, начал извлекать и раскладывать на столе разные вкусности, быстро наполнившие купе потрясающей гаммой ароматов. На стол поочерёдно легли солёное сало, копчёный окорок, варёные яйца, огурцы, помидоры и мёд — всё домашнее, натуральное, своё. Как же заманчиво пахло! Я и не предполагала, что так сильно проголодалась.

Реакция ребят на всё это великолепие — отдельная история, поскольку мужчины есть мужчины: жадными глазами они, казалось, уже уничтожали харчи, отдавая безоговорочное предпочтение салу и окороку. Добавив к праздничному столу буханку чёрного хлеба, старик быстро потёр руки, удовлетворённо крякнул и с радушием гостеприимного хозяина произнёс:

— Кушайте, ребятки, на здоровье, не стесняйтесь! Чем богаты, тем и рады.

Мы благодарно улыбнулись и потянулись к еде. До чего же всё–таки милый этот дедушка, необычайно добрый, простой и бесхитростный. Жаль, что такие люди не часто встречаются. А эта противная фрекен Бок хотела забыть его на перроне… Замечательные у меня попутчики, просто замечательные! Никогда ещё мне так не везло в поездке.

С улыбкой на губах я бессознательно рассматривала поросячий хвостик, дёргающийся под столом, — проснувшийся свинтус, похоже, что–то там нарыл. Я заглянула под стол и… остолбенела.

— Брысь, хрюн! — рявкнула я и поспешно выхватила из–под пятачка возбуждённого охотой поросёнка драгоценную коробку с червями.

Почему драгоценную? Мне сказали, что на Волге земляных червей днём с огнём не сыщешь, вот и прихватила с собой, пол–огорода у родителей перекопала, зато набрала самых больших и толстых. В коробке компостная земля, так что им там уютно, как дома. Куда бы их положить, чтобы свинтус не унюхал и снова до них не добрался? Поразмыслив немного, я встала на нижнюю полку и аккуратно поставила пластмассовую коробку наверх, в багажный отсек над дверью, рядом со своими спиннингами, предварительно приоткрыв немного крышку, чтобы обеспечить червям достаточный приток воздуха.

— Ай да дедуля, ай да закусон! — протянувший было к окороку руку Матвей внезапно передумал и, наклонившись под стол, запустил руку в свою сумку с продуктами. — Под потрясный закусон мы поставим выпивон, — скаламбурил он, торжественно водружая на стол бутылку дорогого виски, и рассмеялся, как счастливый ребёнок, предъявивший ошалевшим от неожиданности родителям дневник с пятёркой вместо обещанной привычной двойки.

— О–о–о! — протянули мы с Иваном, а дедок нацепил на нос очки и начал пристально разглядывать этикетку.

— Это что это такое–то, а, сынок? — спросил он немного погодя. — По–ненашему всё написано… Одеколон, что ли, какой?

Мы беззлобно прыснули со смеху, потешаясь над наивной неосведомлённостью старика, а старик, смекнув, что сморозил какую–то глупость, без колебаний присоединился к нам, разнообразив наш смешок звонким заливистым подхихикиванием, от звуков которого мы теперь уже расхохотались.

— Мы не пьём одеколон, дед Силантий. Это виски, что–то типа настойки на травах, — всё ещё смеясь, отозвался Иван. — Пили когда–нибудь?

— Какие такие «виски»? — сконфуженно произнёс старик. — Что за слово такое нерусское…

Мы переглянулись и улыбнулись.

— Так товар же не русский, а заграничный, вот и название нерусское, — терпеливо пояснил Иван. — Дед Силантий, вы лучше попробуйте, а не расспрашивайте, — широко улыбнулся Иван и протянул старику один из наполненных Матвеем маленьких стаканчиков.

— Ну что же, попробуем, что это за заграничная штука–дрюка, — сказал дедуля. Он поднёс стаканчик к носу, долго принюхивался, а потом залпом опрокинул содержимое в рот. — Ух–х–х, хорошо! — крякнул дед и причмокнул языком. — Только наше российское — оно завсегда лучше, — подмигнул нам старик и полез в рюкзак, из которого мигом вытащил небольшую плоскую коньячную бутылку, заполненную жидкостью цветом чуть темнее коньяка.

— Что это — коньяк? — с любопытством спросил Матвей.

— Коньяк, — хитро улыбаясь, подтвердил дед и пояснил: — Доморощенный коньяк.

— Самогон, что ли?

— Не угадал. Это водка, настоянная на дубовой коре, да ещё травки кое–какие целебные туда добавлены. Такого вы нигде не попробуете, мне рецепт по наследству достался, из поколения в поколение передавался, — улыбнулся дед и разлил настойку в чистые стаканчики. Разлил совсем понемногу, как лекарство.

— Дед Силантий, а ведь в дубовой коре много дубильных веществ, мы от неё… это… того… не задубеем? — улыбнулась я.

— Вот потому и наливаю по чуть–чуть, — соглашаясь, кивнул головой старик. — Это лекарство, и принимать его нужно с умом… хотя любой алкоголь надобно с умом принимать, иначе бед не оберёшься, — поучительно сказал Силантий.

Запрет вина — закон, считающийся с тем,

Кем пьётся, и когда, и много ли, и с кем.

Когда соблюдены все эти оговорки,

Пить — признак мудрости, а не порок совсем, —

процитировала я внезапно пришедшие на память строчки.

— Правильно, дочка, — дедуля снова закивал головой в знак согласия. — Хороший был поэт, Омар Хайям, правильный.

— Вы знакомы с творчеством Хайяма? — изумлённо протянул Иван, чуть не поперхнувшийся от неожиданности настойкой.

— Я много с чем знаком, — хитро улыбнулся старик и подмигнул Ивану.