Он окинул взглядом пустое ущелье и осознал, что оно не пустое.

То, что он увидел в медленно рассеивающемся тумане, заставило его отправить посыльного за комендантом. Одинокий человек, приближающийся к форту перед восходом солнца, не представлял собой угрозы, но это было так необычно, что требовало присутствия на стене офицера.

Когда всадник подъехал ближе, он поднял руку, жестом прося открыть ему ворота. Сначала Нина поразило такое нахальство, но потом он увидел коня, на котором ехал этот человек.

Он смотрел, как приближаются конь и всадник, как принимают более четкие очертания, подобно духам, вступающим в реальный мир из тумана. Это была странная мысль. Нин снова сплюнул, на этот раз сквозь пальцы, для защиты от зла.

Он захотел владеть этим конем, как только увидел его. Каждый человек у Железных Ворот захотел бы получить его. Клянусь костями почтенных предков, подумал Нин, любой человек в империи захотел бы его!

– Почему ты так уверен, что не он привел ее к тебе? – спросил тогда Бицан.

– Он ее действительно привел. Или она привела его.

– Перестань умничать, катаец. Ты понимаешь, что я хочу сказать.

Вполне понятное раздражение. Они пили уже, по крайней мере, восьмую или девятую чашку вина, – среди студентов Синаня считалось признаком невоспитанности вести им счет.

К тому времени снаружи наступила ночь, но – освещенная луной, залившей внутренность хижины серебристым светом.

Тай также зажег свечи, думая, что свет поможет его собеседнику. Призраки были там, снаружи, как всегда. Слышались их голоса, как всегда. Тай к ним привык, но испытывал беспокойство при мысли, что это его последняя ночь в ущелье. Интересно, знают ли они об этом каким-то образом?

Бицан не привык – не мог привыкнуть – к таким вещам.

Голоса мертвых выражали нечто темное: гнев, печаль и жестокую боль, словно они навсегда застряли в моменте своей смерти. Звуки кружились за окнами хижины, скользили вдоль крыши. Некоторые прилетали издалека, от озера или от леса.

Тай старался вспомнить тот вызывавший сухость во рту ужас, с которым он жил здесь в первые ночи, два года назад. Трудно было возродить те чувства после такого долгого периода, но он помнил, как потел и дрожал в постели, сжимая рукоять меча.

Если чаши подогретого рисового вина помогут тагуру справиться с сотней тысяч призраков, за вычетом тех, которых Шэнь Тай предал земле за два года… так тому и быть. Это нормально.

Они похоронили Яня и его убийцу в яме, которую Тай начал копать в тот день. Она была еще недостаточно глубокой для костей, которые он собирался положить в нее, что делало ее подходящей для двух только что убитых катайцев: один – мечом, другая – стрелами, посланными в ночь.

Они завернули тела в зимнюю овечью шкуру, которой Тай до этого не пользовался (и больше никогда не воспользуется), и отнесли к концу длинного ряда холмиков в последнем свете дня.

Тай спрыгнул в яму, тагур подал ему тело Яня. Он положил друга в землю и выбрался из могилы. Потом они сбросили туда убийцу, забросали землей, лежащей рядом с вырытой ямой, и плотно утрамбовали ее сверху и вокруг плоской стороной лопат, чтобы сохранить от зверей. Тай прочитал молитву из учения о Пути и вылил на могилу жертвенное вино. Тагур стоял рядом, обратившись лицом к югу, к своим богам.

Уже почти стемнело, и они поспешно вернулись в хижину, когда вечерняя звезда, которую некоторые народы Катая называют «Великой Белой», появилась на западе, вслед за заходом солнца. Звезда поэтов по вечерам, звезда солдат по утрам.

Свежей еды не было. В обычный день Тай поймал бы рыбу или подстрелил и ощипал птицу чтобы приготовить в конце дня, или хотя бы собрал яйца, но в тот день на это не было времени. Поэтому они сварили соленую свинину и съели ее с капустой, лесными орехами и рисом. Еще тагуры привезли ранние персики, и это было хорошо. И у них было новое рисовое вино. Они запивали им еду и продолжали пить, когда трапеза была окончена.

Призраки проявились вместе со светом звезд.

– Ты понимаешь, что я хочу сказать, – повторил Бицан, слегка повысив голос. – Почему ты так в нем уверен? В Чоу Яне? Ты доверяешь любому, кто называет себя другом?

Тай покачал головой:

– Доверчивость не в моем характере. Но Янь был слишком горд собой, когда увидел меня, и слишком изумлен, когда она обнажила мечи.

– Катаец не может предать?

Тай снова покачал головой:

– Я его знал. – Он сделал глоток вина. – Так же, как кто-то знал меня, если велел ей не вступать в бой. Она сказала, что предпочла бы убить меня в схватке. И она знала, что я здесь. А вот Янь не знал, и все же она позволила ему сначала поехать в дом моего отца. Не выдала, где я нахожусь, – он бы что-то заподозрил. Может быть. Он не был подозрительным…

Бицан пристально смотрел на Тая, обдумывая все это.

– Почему каньлиньский воин должен тебя бояться?

В конце концов, он был не так уж пьян. Тай не понимал, чем ему мог бы повредить ответ.

– Я учился у них. На горе Каменный Барабан, почти два года, – он наблюдал за реакцией собеседника. – Мне потребовалось бы время, чтобы восстановить мастерство, но кто-то, наверное, не хотел рисковать.

Тагур пристально смотрел на него. Тай налил ему еще вина из фляги на жаровне. Выпил свою чашку, потом наполнил и ее. Здесь сегодня погиб его друг. На постели осталась кровь. В мире появилась новая дыра, куда может проникнуть печаль.

– Об этом все знали? Что ты учился у каньлиньских воинов?

Тай покачал головой:

– Нет.

– Ты учился, чтобы стать убийцей?

Обычная, вызывающая раздражение ошибка.

– Я учился, чтобы узнать их образ мыслей, их тренировки, как они обращаются с оружием. Обычно они выступают телохранителями или гарантами перемирия, а не убийцами. Я уехал оттуда довольно неожиданно. Некоторые из моих учителей, возможно, до сих пор хорошо ко мне относятся. А другие, наверное, нет. Это было много лет назад. Мы кое-что оставляем после себя.

– Ну, это правда.

Тай выпил свое вино.

– Они считают, что ты их использовал? Обманул их?

Тай начал жалеть, что заговорил об этом.

– Я просто теперь их немного понимаю.

– И им это не нравится?

– Нет. Я не каньлиньский воин.

– А кто ты?

– В данный момент? Я между мирами, служу мертвым.

– О, ладно. Опять умничаешь, в катайском духе? Ты солдат или мандарин двора, будь все проклято?

Таю удалось улыбнуться:

– Ни то, ни другое, будь все проклято.

Бицан быстро отвел глаза, но Тай увидел, что он сдерживает улыбку. Этот человек не мог не нравиться.