известно много случаев разорения богатых. Но общество кочевых скотоводов было относительно стабильным лишь до тех пор, пока большинство его составляли средние по зажиточности, хозяйственно самостоятельные семьи. Они, как указывалось, были основой силы племени, отстаивали его свободу и независимость.

По мере разложения кочевничества становилось все больше бедняцких семей, не имевших возможности самостоятельно вести хозяйство и зависимых от богачей. Однако специфика кочевого хозяйства в том, что оно способно использовать только ограниченное число рабочих рук: «…в животноводстве, когда оно ведется в крупных размерах, масса применяемой рабочей силы очень мала по сравнению с постоянным капиталом в виде самого скота…»[81]. Как только имущественное и социальное расслоение среди кочевников начинало превышать возможности использования рабочей силы, начинался отток незанятых. Одни скотоводы оседали на землю, другие – искали иных занятий. А следствие этого процесса – разложение кочевничества. Факты свидетельствуют, что процесс этот был постоянным, возраставшим по мере вовлечения кочевничества в сферу капиталистических отношений.

Кочевничество не знало крепостного права. При экстенсивном скотоводстве у кочевников крепостной труд нецелесообразен, установление крепостнических отношений при условии поголовного вооружения народа и отсутствия отделенной от него армии невозможно. Поэтому и кабальные отношения не приводили к появлению сословия закрепощенных. Любой полузависимый бедняк-скотовод мог, разбогатев, стать баем. А в соответствующих условиях – и предводителем. В главе о монголах отмечалось, что в эпоху господства маньчжуров предводители имели известное число крепостных. Но крепостное состояние последних было законодательно установлено китайцами, а не было порождением кочевых порядков. Этих крепостных было ничтожно мало. В зависимость от кочевников попадало завоеванное ими земледельческое население. Однако и здесь отношения не были простыми: «Несомненно, крепостное право и зависимость не являются какой-либо специфически средневеково-феодальной формой, мы находим их всюду или почти всюду, где завоеватель заставляет коренных жителей обрабатывать для него землю…»[82]. Все же искать феодальные крепостнические отношения у кочевников как внутри племен, так и в случае подчинения одних племен другими не следует – такой вывод дает изучение различных материалов. Наиболее показательны (наряду с другими) данные о монголах до эпохи сложения империи.

Рабство никогда не имело среди кочевников большого распространения. Оно было главным образом домашним, патриархальным, так как использовать рабов при скотоводческих работах, требовавших определенной квалификации и добросовестности, было невыгодно, ибо охранять рабов сложнее, чем пасти скот и ухаживать за ним. Рабов использовали в небольшом количестве как домашних слуг, рабынь – наложницами. Рабов захватывали главным образом для продажи.

Для лучшего понимания социальной структуры кочевничества следует подробнее рассмотреть положение и функции вождей и старейшин у кочевников. Вожди как военные предводители приобретали значительную власть над соплеменниками и в кочевых империях, и вообще в военно-кочевых условиях. Эти отношения основывались на военной субординации[83], племенных традициях и обычном праве. Сила вождей заключалась в ополчении поголовно вооруженного народа, который признавал их до тех пор, пока их действия соответствовали нормам обычного права и интересам кочевников. Даже могущественный Чингиз-хан считался с этими обычаями. И его «гвардия» была скорее ударным или охраняющим отрядом, чем силой для удержания в повиновении всего народа. Для этого силы этих отрядов были недостаточными. Вожди у кочевников не составляли замкнутого сословия, и ими могли стать, а зачастую и становились, рядовые кочевники. Лишившиеся достоинства предводителя не сохраняли сословных привилегий (за отдельными исключениями). Некоторыми привилегиями пользовались, например, родственники Чингиз-хана, а также тарханы. Как сословие может рассматриваться «белая кость» у казахов. Однако ханы, выходцы из этого сословия, даже в XVIII в. не имели большой власти в народе и, по свидетельствам того времени, их нередко называли «мнимыми начальниками». «Белая кость» у казахов – проявление традиций империи Чингиз-хана, для которой вообще была характерна исключительно сильная для кочевничества социальная дифференциация.

Большую власть над соплеменниками имели предводители и тогда, когда кочевники попадали под власть земледельческих государств. Предводители выступали в таких случаях как представители народа, своего рода местная администрация, опирались на помощь и авторитет со стороны и, как правило, злоупотребляли своим положением. В целом же в эпохи относительно мирного существования власть кочевых предводителей, вождей, была слабой[84]. Эти лица опирались в значительной мере на богатых скотоводов, чьи интересы они представляли, порой уступали по влиянию племенным старейшинам, хранителям традиций обычного права.

Факты показывают, что предводители кочевников не получали ренты за землю: собирали дань, удостаивались подношений, но порой они ничего не получали от своих соплеменников вообще[85]. Для поддержания своего авторитета и влияния предводителям приходилось оказывать широкое гостеприимство, нередко весьма обременительное для их хозяйства.

Анализ социальной структуры кочевничества показывает, что при сильной имущественной и социальной дифференцированности процесс классообразования не был завершен.

«Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства»[86]. Явлений, аналогичных тем, что подчеркивает В. И. Ленин, у кочевников в сложившемся виде не обнаруживается. Не наблюдалось у них и другого, отмеченного В. И. Лениным: «…в рабском и феодальном обществе различие классов фиксировалось в сословном делении населения, сопровождалось установлением особого юридического места в государстве для каждого класса. Поэтому классы рабского и феодального (а также и крепостнического) общества были также и особыми сословиями»[87]. Классовая структура выступала у кочевников в недоразвитом виде[88]. Весьма характерно, что у кочевников отсутствовали развитые формы классовой борьбы. История не знает случаев восстаний кочевых скотоводческих племен, подобных крестьянским. При этом следует помнить, что недоразвитость какого-либо явления предусматривает потенциальную возможность «превращения» этого явления в развитое. Однако у кочевников этого «превращения» не наблюдалось. Средства производства не стали монополией класса или сословия, производственные отношения сочетали многообразие черт и форм, начиная от племенной взаимопомощи вплоть до характерных для кабальных и раннекапиталистических отношений. Как только в обществе кочевников начиналось интенсивное классообразование, выражавшееся в лишении непосредственных производителей средств производства, – кочевничество как самостоятельный вид хозяйства начинало разлагаться. Таким образом, при экстенсивном кочевом скотоводстве, как и в присваивающих видах хозяйства, шел процесс классообразования, который наряду с другими социально-экономическими явлениями приводил к переходу к более прогрессивному, интенсивному, но уже н е к о ч е в н и ч е с к о м у виду хозяйства. Общество было дифференцировано на социальные слои, которые в условиях кочевых