Остановился Ваня только тогда, когда, сделав почетный круг по лагерю и сокрушив все, что попалось под его могучие кулаки, вновь вернулся к складу верблюдов и, уткнувшись в него головой, свалился на песок, окончательно запутавшись в пологе шатра. Извлечь оттуда омоновца удалось только при помощи длинных ножей, да и то на осуществление этой операции потребовался весь остаток ночи и половина утра.

Правда, Ване эта операция только пошла на пользу. Пригревшись в тепле шатра, собственноручно превращенного им в спальный мешок, Жомов растратил всю свою жажду деятельности и спокойно проспал до тех пор, пока его не выволокли на свет божий. Сеня с Поповым и вовсе не проснулись даже во время ночного забега по лагерю. И, судя по тому, сколько воды утром выпили оба, вино у Нахора обладало сверхсильным похмельным эффектом. То есть, грубо говоря, не вино это было, а обычная бормотуха. И счастливое выражение лиц моих ментов во время потребления оного напитка объяснялось отнюдь не божественным вкусом вина, как это я думал раньше, а обычной нестерпимой жаждой.

Самого маленького караван-баши в складках разрушенного шатра удалось разыскать не сразу. Как, впрочем, и разбудить. Нахор из чувства вежливости, видимо, вчера решил не отставать от гостей по части выпивки и, когда его помощники уползли восвояси, он еще продолжал пить с моими ментами. Ровно до того момента, пока не свалился мордой в рагу. Утром он осушил бурдюк воды, опохмелиться наотрез отказался и, отдав распоряжение отправляться в путь, больше не произнес ни слова, с немым удивлением глядя на моих друзей, довольно резво передвигавшихся по округе.

В путь мы отправились ближе к полудню, и хотя Андрюша ворчал, что время обеденное, нужно сначала перекусить, а потом ехать, на его стенания никто внимания не обращал. Моих ментов погрузили на верблюдов, а я решил передвигаться на своих четырех, поскольку, как вы сами понимаете, после того, как половину ночи вылизывал шкуру от их вонючих слюней, особой любви к этому горбатому быдлу не испытывал.

Кроме меня, езде верхами воспротивился только Андрюша, у которого давно, со времен английских путешествий, установилась стойкая неприязнь к лошадям в частности и к парнокопытным вообще. Узнав, что ему предстоит ехать на верблюдах, Андрюша изо всех сил решил воспротивиться этому. Чтобы доказать всю невозможность такого способа передвижения, он даже бросился ноги у верблюдов задирать, показывать всем копыта и дебатировать по поводу антагонистических отношений между ним и данным видом травоядных. При этом был настолько красноречив, что трое караванщиков расплакались, а тот верблюд, у которого он копыта считал, соседнему животному в морду плюнул. Видимо, от презрения к тем представителям парнокопытных, которые так долго и жестоко терроризировали несчастного Попова. Можно подумать, сам был из другого теста! Сеня, дослушав речь до конца, пожал плечами.

– Ладно, Андрюха, уболтал, можешь не ехать на верблюде, – кивнул головой мой хозяин. Попов расцвел. – Можешь идти пешком!

Андрюша понял, что при всем богатстве выбора другой альтернативы не будет. Либо он составит мне компанию в пешей прогулке по пустыне, либо заберется на спину верблюда и поедет дальше с относительным комфортом. Попов выбрал второе и тут же взобрался на спину того самого животного, которое совсем недавно плевком выразило свое презрение к антипоповским настроениям среди представителей парнокопытных. Видимо, для того, чтобы заверить страдальца в своих самых лучших намерениях, верблюд повернул голову к эксперту и начал шамкать губами, старательно подбирая умные и добрые слова. Попов это понял по-своему.

– Я тебе сейчас плюну, скотина поганая! – рявкнул он, замахиваясь на верблюда дубинкой.

Несчастное животное оторопело. Мало того, что его поступок истолковали неверно, так еще и дубинками стали махать и выкрикивать оскорбления прямо в морду. Шокированный верблюд, оглушенный вдобавок мощными децибелами, потерял сознание и рухнул на передние ноги. Туша Попова тут же смяла собой первый горб и покатилась на песок. Я-то в сторону отскочить успел, а вот оплеванный собратом по разуму верблюд все еще стоял на месте, раздумывая, за что ему была такая немилость. В него-то Андрюша и врезался. Бедное животное, не успев отойти от первого шока, получило второй и начало заваливаться на бок, прямо на своего соседа!..

Ох, не знаю, сколько времени мы во второй раз занимались бы раскопками каравана, если бы не Ваня Жомов. Вмиг сообразив (чего по его внешнему виду никогда не скажешь!), чем каравану грозят последствия падения верблюда, он одним броском оказался рядом с животным и, поймав его одной рукой, возвратил в вертикальное положение. По рядам караванщиков пронесся громкий вздох облегчения.

– Андрюша, не шали, блин, – ласково пожурил Попова омоновец. – Хочется пешком топать, так иди. И нечего, в натуре, верблюдов по всей пустыне раскидывать.

– А я нарочно, что ли? – вскакивая на ноги, накинулся на Жомова Андрюша. – Ты же сам видел, что эта скотина проклятая меня сначала оплевать хотела, а потом еще и со спины скинула. Что мне делать теперь прикажешь?

– Равняйсь, смир-р-рно! – рявкнул Жомов. – На верблюда шаго-ом м-марш!

– Ты не охренел? – оторопело уставился на него Попов.

– Сам же просил, чтобы я тебе приказывал, – Ваня так искренне удивился, что, были бы у меня руки, я бы схватился ими за голову. А так пришлось сделать вид, что я блох на себе ловлю.

– Да пошел ты… в стройбат газоны красить! – обиженно буркнул Попов, скинул с ближайшего верблюда погонщика и залез на спину животному, оторопевшему настолько, чтобы не оказать никакого сопротивления такой беспардонной смене седока.

Уж не знаю, то ли верблюды намного тупей, то ли пугливей лошадей оказались, но предать обструкции Попова, только что жестоко надругавшегося над их собратьями, даже не пытались. Сброшенный на песок погонщик удивленно посмотрел по сторонам, а затем забрался на свободное животное. Нахор печальным взглядом окинул караван и, скривившись от головной боли, махнул рукой, приказывая отправляться в путь.

Если честно, рассказывать о нашей поездке через пустыню практически нечего. Не знаю, как вам, но лично мне ничего привлекательного в желтых безжизненных просторах найти не удавалось. Почти всю дорогу я развлекался легкими издевательствами над верблюдами. Благодаря сложившимся ночью отношениям наша неприязнь была взаимной, и мне не стоило ровно никакого труда довести любое вьючное животное нашего каравана до белого каления и заставить его харкаться в разные стороны. Причем я всегда старался сделать так, чтобы на верблюжьей линии огня оказывался его собрат по разуму.

Чаще всего это удавалось, и оскорбленное плевком в круп горбатое существо тут же разворачивалось, чтобы отплатить той же монетой своему обидчику. В этот раз меня уже на линии огня не оказывалось. Зато там находился абориген-наездник. Плевок, естественно, доставался ему, а некультурное животное тут же зарабатывало пару батогов и начинало страстно мечтать только о том, чтобы освободиться от погонщика и вдоволь расплеваться со своим двугорбым обидчиком. В итоге мне удалось перессорить всех вьючных членов каравана, и я с наслаждением предвкушал, как вечером они начнут всеобщее оплевывание.