Толстяк хрюкнул и ринулся на сыщика, наклонив голову, словно бык. Попытался обхватить руками попрек туловища.

Ах, вот как?

Мастер с легкостью увернулся, хотя и не ожидал подобной прыти от собеседника, выглядевшего неповоротливым и мирным, как большинство тучных людей. Пнул под колено, толкнул в плечо, добавляя скорости, а когда торговец, чтобы не упасть, тяжело оперся руками о кровать, с удовольствием приложил промеж ног.

– Мать… – взвизгнул Дуллио, свалившись на пол.

Сыщик уселся на стол, невозмутимо наблюдая, как корчится купец. Ишь ты! В драку полез. Значит, понимает, что замарался дальше некуда. Ничего… Сейчас все расскажешь.

Толстяк наконец-то успокоился. Замер, настороженно поглядывая на контрразведчика из-под полуприкрытых век. Мастер медленно обнажил корд, попробовал пальцем остроту лезвия. Удовлетворенно хмыкнул:

– Ну что, фра Дуллио? Будем говорить или в молчанку играть?

Чуть слышное поскуливание показало, что слова и действия произвели должное впечатление.

– Смелее, почтеннейший, смелее. Облегчи душу.

Толстяк застонал и, помогая себе руками, сел:

– Я не виновен…

– Предположим. А в чем ты не виновен?

– Ни в чем, – с обескураживающей прямотой признался купец.

– Ну, так не бывает! – усмехнулся Мастер. – Уж поверь моему опыту работы в тайном сыске. В чем-то виноват каждый житель империи.

Дуллио попытался пересесть на кровать, но сыщик остановил его:

– Сиди, не двигайся!

Владелец «Пламени заката» послушно замер. Затравленно оглянулся. Потом понял, что помощи ждать неоткуда, и заговорил. Сбивчиво, путано и многословно.

Да, он вез человека, показавшего ему бляху с гравировкой. Рисунок инога.[23]Всем известно, что с контрразведкой лучше не шутить…

– Вот такую бляху? – Мастер выудил из-за пазухи свой знак.

– Такую, точно такую…

– Продолжай рассказывать.

Сыщик слушал и кивал. У Дуллио в самом деле водились грешки. Незаконная торговля айшасианскими благовониями, непристойными картинками, запрещенными в Аксамале. Тот человек, что представился… представился Мастером…

«Совсем обнаглел господин т’Исельн!»

…тот человек намекнул, что аксамалианский сыск может закрыть глаза на все делишки купца в обмен на плодотворное сотрудничество. Да! Это было давно. Еще пять лет тому назад…

«Давненько же дель Гуэлла родиной торгует!»

…с тех пор не трогал…

«Что-то я тебе не верю!»

Ах, да! Один раз, по его просьбе, Дуллио передавал письмо в Литию. Нет, нет, в Гоблану никогда! А вот теперь напомнил о себе. Появился под утро… Ну, после той ночи смуты…

«Кому смута, а кому попытка спасти страну и саму государственность».

Он сказал, что интересы империи требуют его присутствия на севере. Больше Дуллио ничего не знает.

Сыщик оскалился, подался вперед:

– А почему ты напал на меня? А? Если действуешь с интересах Сасандры!

– Я… Ну, я…

– Что ты?

– Я испугался…

– Мне очень хочется тебе поверить, но… – грустно проговорил Мастер.

– Я говорю правду! – взвизгнул купец. – Клянусь Триединым!

– Жрецы не учили тебя, что клясться грешно?

– Но я говорю правду!

– Возможно, но не всю. И тем самым ты становишься предателем и государственным преступником.

Дуллио затрясся, как в лихорадке.

– Ты знаешь, как в Сасандре поступают с государственными преступниками? – продолжал давить контрразведчик.

Только бегающие глазки показали, что его слова услышаны.

– Знаешь… Но я могу закрыть глаза на твои проступки. Могу. Слышишь? Но и ты должен мне помочь.

– Что? – сдавленным голосом «квакнул» Дуллио.

– Куда направился тот человек, что называл себя Мастером?

– Он не говорил…

– Охотно верю. Но ты же тертый калач, Дуллио! Неужели ты не поинтересовался? Не проследил? Так, на всякий случай. Из самого невинного любопытства. – Сыщик не сомневался, что торговец гораздо больше замаран в шпионаже, чем пытается показать. Ну и пусть. Некогда сейчас с ним возиться.

Купец кивнул. Сдался, сломался.

– Он купил двух коней – верхового и заводного – и отправился на запад.

– В Дорландию?

– Не знаю…

– Ладно. Верю. Дорог здесь не так много.

Мастер спрыгнул со стола, сунул клинок в ножны:

– Живи, фра Дуллио. Живи пока. Но будь тише воды, ниже травы. Понял?

Толстяк закивал с яростным ожесточением, щеки его затряслись подобно студню.

Брезгливо сморщившись, сыщик вышел из комнаты.

Рассвет следующего день застал Мастера в дороге. Крепкий караковый жеребец нес его на запад. Ясени махали вслед одинокому всаднику желтеющей листвой. Воздух пах сырой корой и едва ощутимо – дымком.

Чудесная пора – осень. Время сбора урожая. Время отдавать долги.

Капитан т’Вергел дель Таррано с плохо скрываемой ненавистью уставился на бритоголового наемника.

Нет, скажите на милость! Вонючий простолюдин откуда-то из Литии, а гонору – словно у генерала. С тех пор как Джакомо-Череп с остатками банды пришел на службу к его светлости, ландграфу Медренскому, дель Таррано утратил благостное расположение духа. Даже после сытного обеда с кувшинчиком местного темного пива – Ульф, живущий у северных ворот, варит отличное пиво, куда там прочим олухам! Все время капитан чувствовал пристальное внимание бритоголового. Куда бы капитан ни пошел: проверять караулы, осматривать крепостную стену, наблюдать за движением осадившего Медрен войска, ему казалось, что мерзкие черные глаза следят за каждым его шагом. Ну, положим, по разговорам, Джакомо – вояка хоть куда. Хотя в битве он его не видел, а таскать шестопер на плече может любой дурак, было бы здоровье.

Сам капитан Вергел служил не за страх, не за деньги, а за совесть. Многие поколения мелкопоместных дворян дель Таррано служили властителям Медренским. Дослужившись к тридцати семи годам до капитана и командира гарнизона города, т’Вергел считал, что предки могут им гордиться.

Пускай защитников крепости мало – сотен пять, не считая вооруженных ремесленников и лавочников. Зато они бьются за правое дело. Человек, который сражается за свободу родной земли, за свой кров, за родных и близких, стоит десятка наемников, отрабатывающих звонкую монету. Не зря же целый полк сасандрийской пехоты, осадившей Медрен, до сих пор не решился на штурм. Даже отсутствие его светлости, ландграфа Вильяфа, не сказалось на боевом духе защитников. Латники, стрелки и стражники горели желанием пойти на вылазку и показать зазнавшимся имперцам, чего они стоят на самом деле. Ополченцы до одури упражнялись с алебардами и осадными ножами.[24]Мастера-оружейники трудились день и ночь, снабжая сопротивляющийся захватчикам город.