– Клянусь, дармоед, я уже все хотел объяснить Яну, как ты...

На глаза Новака набежала пелена. Сейчас последует еще одно объяснение, подобное бреду о «скользящем вверх-вниз флаге». И опять обвинят русских. Скажут, что они слезли наконец с пальмы, но тут же полезли в горы. Час от часу не легче.

– Итак, зачитываю документ от 25 апреля. Прямой речью там выделены следующие слова: «Панове, вы помните яка, который погиб при восхождении? А что, если нам купить его у шерпов? И мясо, и шкура. Шкуру можно высушить и спать на ней».

– Почти дословно, – вставил Кроужек. – Польская экспедиция 1974 года действительно недорого купила погибшего яка, надолго обеспечив себя мясом.

– А шкура сушилась на палатке, – ввернул Миклошко.

Базилевич не выдержал и захохотал. Новак крепился ровно полсекунды и присоединился – к помощнику. Он же первым и утер слезы, сказав:

– Прости, господи, душу того яка и мою душу тоже. Но, панове,не хотите ли вы сказать, что на камнях осталась его кровь?

– Чего?!! – Пресс-секретарь выпучил глаза. – Да вы, пан Новак, переплюнули самого себя! А меня так обрызгали совсем.

Мирослав отстранил плечом старого друга.

– Это аналогия, Ян, не более. На камнях обнаружили следы крови? Русские могли забить там животное, купленное у шерпов.

– А посему я зачитываю документ номер один.

– Нет, – остановил пресс-секретаря Кроужек. – Позволь, этот грех возьму на себя я. «Мы тщательно изучали записи, сделанные поляками, нашими предшественниками; Нам предстояло пройти тем же путем, а потому в голове отложились почти все подробности их экспедиции, даже курьезные. Группа, прокладывающая дорогу через ледопад, из-за всевозможных неурядиц со стороны непальских властей скудно питалась, и мясо барана, купленного в поселении шерпов, пошло им не на пользу»[4].

Новак посерьезнел.

– Эти веские доводы говорят в пользу продолжения восхождения. Я не могу их не принять. Но, Мирослав, пойми и ты меня.

Кроужек опустил голову. Он долго рассматривал свои незашнурованные ботинки.

– Хорошо, Ян. Поступай так, как нужно поступать. Но ты лишаешь меня последнего шанса. Я больше никогда не смогу вернуться сюда. Никогда. А если честно, то я даже не мечтал, что когда-нибудь смогу ступить даже на это плато. Но я здесь. Впереди высота, горы, стремление.И ты здесь. Ты не в силах бросить тень на горы, но ты бросаешь ее на меня. Сейчас ты в моем понимании – вершина, единственная на моем пути, которую я так и не преодолею.

Кроужек поднял голову и посмотрел на Новака. Тот отвел глаза.

Вице-премьер понуро побрел к палатке.

– Погоди, Мирослав! – Начальник охраны быстро догнал его. – По-человечески я тебя понимаю и... В общем, решай сам.

Мирослав обнял товарища, похлопывая его по спине.

– Спасибо тебе... Ты вновь даешь мне шанс.

Глаза Базилевича источали порицание.

А Петр Миклошко словно выдохся. Он стоял усталый, изможденный, но с приподнятой головой; казалось, он молится богу...

* * *

Радист связался с поисково-спасательной базой в Гхунзе и запросил сводку о погоде и о русской экспедиции. Получив благоприятную сводку синоптиков и проклятия в адрес русских – «Они не выходят на связь!» – офицер доложил об этом Новаку.

Еще через некоторое время Базилевич указал рукой вверх.

Начальник охраны даже без бинокля разглядел одинокую фигурку, следующую за основной цепочкой очень странных альпинистов.

– Отстал, что ли... – протянул Новак.

– Наверное, – отозвался помощник. – Но тогда получается, что русских двенадцать человек. Откуда двенадцатый? Включили в состав еще одного?

Сзади раздался подсевший голос Петра Миклошко.

– Наверняка они взяли с собой проводника-шерпа.

– Возможно, – задумчиво кивнул Базилевич. – Но обычно проводники идут в голове отряда, а этот плетется в хвосте. Значит, отстал русский. Они – настырный народ, и этот парень еще до темноты догонит свой отряд. – Он вопросительно посмотрел на шефа.

– Ты думаешь, у него есть выбор? – спросил озабоченный Новак. – Конечно, догонит.

Подъем оказался необычайно трудным. Под слоем снега на глубине тридцати-сорока сантиметров в некоторых местах был сплошной лед. Под ногами снег скрипел и ухал. Но частое и натужное дыхание Дитера Лемке, казалось, заглушало эти звуки. Его легкие хрипели, он давно уже дышал только ртом, хватая холодный вечерний воздух.

Алина несколько раз оборачивалась к нему, подбадривая кивком головы.

«Пошла вон!» – отвечали его глаза.

У широкой трещины, где путь шел вниз, а потом вверх по обрывистому краю, Лемке в изнеможении упал. Двадцатикилограммовый рюкзак перевесил его и застыл на грани пропасти. Лемке медленно потащило вниз. Он стал быстро загребать руками, в кровь сбивая пальцы о корку снега. А рюкзак продолжал тащить его в пропасть.

Кепке засмеялся, подходя к товарищу и подавая ему руку.

– Да не греби ты! И не бойся, все равно нам спускаться.

Лемке освободил себя от рюкзака и поднялся на трясущиеся ноги. Его стеклянный взгляд намертво пристыл к командиру.

– Ларс! – истерично выкрикнул Лемке. – Это безумие! Еще немного – и я умру!

Шеель сидел на рюкзаке и молчал. Он был старше всех, опытнее и тоже устал.

Но старался не подавать вида. Он всегда шел впереди связки. А этот хлюпик, размазня сдался.

Алина смотрела на Лемке равнодушно. Она несла за спиной такой же груз, но ноги ее были словно из стали, она даже не присела отдохнуть.

Фитц и Вестервалле, сблизившиеся за время месячной командировки в Катманду, тоже выбились из сил, но не поддержали Лемке.

– Это безумие, – повторил он. – Раньше я думал, что гора – это... – Лемке изобразил ладонями «домик» – ...гора. И все. Лезешь вверх, спускаешься вниз. А на самом деле – это... СТРАНА! Для меня это непосильная задача. Я всегда завидовал тебе, Ларс. А когда мы стояли у подножья ледопада, у меня зашелся дух. «Неужели?!» – говорил я себе, глядя в небеса. В небеса, Ларс! Вершина горы – в небесах! Бог никогда не бросит нам сверху веревочную лестницу... Вот тогда я еще больше стал уважать тебя. Для меня ты стал если не Великим Ангелом, то Александром Македонским, когда-то бравшим приступом эту СТРАНУ. Но себе я тогда сказал: «Нет, Дитер, ты никогда не вознесешься туда. Это для избранных». Ты, Ларс, один из таких, я – нет. Ты удовлетворяешь свою страсть, а я работаю... Надо что-то решать. Нам незачем лезть так высоко. Нам нужно поворачивать. Мы прошли уже пять-шесть мест, где можно накрыть Кроужека и его бригаду.