— Была просто давалкой, что ли?

— Выходит так, а потом — аборты… даже не предохранялась. Ну, глупая была.

— Удивительно.

— Сама поражаюсь.

— И всё-таки я не пойму, — не отступался Игорь, — что тобой двигало: любопытство, страсть, желание пополнить коллекцию соитий и новизны ощущений? Меня, например, обуяла страсть. Она не давала мне сосредоточиться, отвлекала, как мне казалось, от серьёзных дел. Помню (давно это было), я иду по тротуару, передо мной шагает женщина лет сорока, обычная, заурядная, с хозяйственной сумкой. Оглядываю её, и думаю: «вот ведь шагает к себе домой, дома займётся повседневной суетой, а ночью ляжет под мужа, и как всегда (всё равно, что съесть похлёбку) получит свою дозу секса. И опять пойдёт себе со своей сумкой. А мне ох как охота соития! Это желание мешает мне готовиться к экзамену, который будет послезавтра».

— Или вот ещё вспомнился случай. Один беглый водитель-москвич (скрывался, наверное, от правосудия — уж очень он был интеллигентного вида, мы тогда работали в безлюдных Кызылкумах) рассказывал, как однажды он вышел из метро, «народ, по его словам, буквально валил из подземки, гляжу, впереди бежит девушка лет тридцати. Поравнялся я с ней, и тихо говорю: «Так хочется секса, сил моих нет», она от неожиданности дёрнулась, глянула на меня, и тоже тихо так молвит: «А мне-то как хочется, знал бы ты?» Приостановились мы, переглянулись; «Ну, так давай соединимся», — говорю ей. «Давай», — соглашается она. «А где?» — спрашиваю. «Да я тут рядом живу». «Так пойдём, чего раздумывать-то?». И мы зашли к ней, и так слились в экстазе, что до сих пор помню. Вот и рассказываю тебе».

— Именно такая страсть побуждала меня сближаться с любовницами, — завершил разговор Игорь. А вот тебя я не пойму: быть просто давалкой, это что-то новое и трудно объяснимое.

* * *

С появлением на забое скальных пород, в которых должно было находиться золото, беспечности нашей наступил конец. Шахматы и стихи отодвинулись в сторону.

После нескольких спусков снаряда в скважину с применением разных режимов проходки, было установлено, что коронка, вращаясь на забое, одновременно наносила частые удары по породе, дробила её, разрушая керн.

Игорь Юльевич понял, что «новая» коронка — всего лишь пустая задумка, и не может соответствовать тому, что от неё требовалось. «По-другому и не может быть, — размышлял он вслух. — Не знаю, кому могла прийти в голову идея извлечения полноценного керна при пневмоударном бурении? Для этой цели существует колонковое бурение с алмазными и победитовыми коронками».

— О чём ты говоришь?! — возмутился я. — Экспедиция давно занимается поисками подземных вод и керн не требуется, вернее не обязателен, поэтому таких станков давно уже нет. Вам не надо было соглашаться бурить эту скважину, тогда нашли бы нам станок подходящий.

— Кто-то меня спрашивал, — с досадой огрызнулся Игорь Юльевич, — послали и всё. — Забирай, говорят, коронку и поезжай в бригаду Шахлара — опробуй её на предмет внедрения в производство. Наверное, надеялись на положительный результат.

— И что теперь делать, ведь мне нужен керн?..

Бурение скважины остановили. Надо было что-то предпринимать. Озабоченный Игорь Юльевич сначала ходил вокруг скважины, потом зашёл в подсобку и внимательно осмотрел оборудование, обычно перевозимое на всякий случай с точки на точку.

— Юра, — наконец, обратился он ко мне, — с коронкой получился явный облом, но выход есть, только не знаю, устроит ли он тебя? Я тут нашёл старую шламовку — трубу диаметром 108 миллиметров, правда, она длинновата, но если её укоротить, то можно извлекать породу с забоя. Конечно, порода будет не столь полноценная, какая тебе нужна, но спасти положение можно.

…Бурить решили укороченными рейсами. Работа возобновилась. Для начала прошли чуть более метра. При резком снижении давления воздуха крупная фракция породы оседала в шламовке. Так рейс за рейсом мы проходили скважину, доставая из недр интересующую меня породу.

С наступлением ночи, Игорь часа на три подменил меня, сам следил за проходкой, давая возможность мне поспать. Дальше процесс шёл по отработанной схеме.

Через день Игорь Юльевич уехал в экспедицию. Я скрупулезно следил за углублением скважины, и внимательно изучал каждый кусочек, каждую крупицу извлечённой породы.

В тот вечер перед наступлением темноты я проинструктировал сменного мастера, что надо делать. А глубокой ночью забрался на верхнюю полку походного вагончика и крепко заснул.

Проснулся, когда солнце уже разливало свои благодатные лучи над песчаной степью, и сразу же направился к скважине. «Ну и как шла проходка, и где керн?» — спросил я у стоявшего за рычагами мастера. «Проходка шла хорошо, а керн вон он, лежит на деревянном щите», — кивнул мастер в сторону. Я глянул туда, и содрогнулся. Груда мелкого шлама вперемежку с пылью водружалась на щите. Рядом валялась лопата, которой, очевидно, сгребалось то, что выдувалось воздухом из скважины, и что должно было заменить керн, ради которого велись работы.

— Шахлар! — крикнул я, устремившись к вагончику, где он располагался. Вагончик был пуст. — Где Шахлар?! — едва сдерживаясь, вопрошал я у сменного мастера.

— Шахлар Ахметович ранним утром уехал на базу, — ответил мастер.

Моему возмущению не было предела.

— Я же тебе лично говорил, как надо бурить и что делать. Отвечай: говорил или нет?!

— Ну, говорил. А Шахлар Ахметович, вместо шламовки велел спускать пневмоударник, и бурить, как всегда, крестовиком.

— И сколько же вы пробурили метров этим самым «крестовиком»? — уточнил я.

— Две штанги прогнали, считай порядка девяти метров.

— Боже мой, боже мой, — стенал я, хватаясь за голову. — И об этой бригаде я хотел писать в газету! Судить вас всех, вместе с вашим Шахларом Ахметовичем, надо! И это передовая бригада, которая из года в год работает, опережая время?! Знаю я теперь, как вы опережаете время, халтурщики!..

Так я орал среди степи, машинально собирая руками шлам, в надежде сохранить хоть что-то, и если не увидеть воочию, то путём лабораторных исследований зафиксировать наличие ценного металла.

Из записей Игоря Юльевича

«Меня не перестаёт удивлять тот факт, что именно в конце своих дней я встретил, наконец, идеальную для себя женщину, которая словно синтезировала всех встреченных до сих пор моих пассий.

Мы прощаемся с ней, и не можем оторваться друг от друга. Губы наши сливаются, руки переплетают тела, мы льнём друг к другу. И не бывает момента, чтобы нам не хотелось этого делать. «Милый, родной, — говорит она, — прощаемся до завтра?» «Да я и сегодня бы не прощался, если бы мог», — отвечаю я…

Я хотел бы в тебе раствориться,