– Я чувствую, что однажды она придет… – прошептал Хольсварг.

Тэи Зи кивнул.

Слушая рассказ санорра, Ковтель стоял рядом с опустившим голову Хайеном. Теперь он понимал, какой была цена их клятвы, произнесенной на ночной поляне: «Покуда Хольсварг не утешится, мы будем рядом с ним».

Тарн снова закрыл глаза. А когда открыл их вновь – в его взгляде была вся тяжесть осознания случившегося.

– Триста лет… – тихо прошептал он.

– Да, тарн Хольсварг. – ответила Мэи Си.

– И теперь…

– И теперь мы должны поговорить, – сказал Кин Зи

– Мы не знаем, какие силы держат вас привязанными к этому месту. Но каждый год, в одно и то же время, вы тщетно искали друг друга в темноте, не помня и не понимая того, что произошло. В прежние годы ночь и деревья скрывали вас. Но когда Диверт начал расти и гельды стали расчищать лес, в дни осенних праздников они невольно начали сталкиваться с вами. И не для всех эти встречи закончилась благополучно.

Хольсварг опустил голову. Мэй Си подошла к нему.

– Так больше продолжаться не может. Сегодня, так, или иначе, все должно разрешиться. Пришло время вам, наконец, встретиться, сказать друг другу все, что не было сказано. Не упускайте эту возможность. Более ее не представится.

Хольсварг тяжело кивнул головой. Мэи Си вернулась к обочине дороги. В своей черной одежде санорра растворились в ночной темноте.

Тарн посмотрел на свою дочь, плачущую в объятиях Саффата. Раг`эш заметил его взгляд и собрался было что-то сказать, но Хольсварг приложил палец к губам. Сейчас им лучше было побыть вдвоем. Ему же предстоял очень тяжелый разговор.

Он направился к Ковтелю и Хайену. Не дойдя пары шагов, он остановился и оперся на рукоять тельдара. Некоторое время они молча стояли друг напротив друга. Затем Хайен сделал шаг вперед.

– Говори, Хольсва, не тяни. Нам и добавить нечего – темнолицые все рассказали. Оправдываться нечем. Любую кару примем.

– Виноваты мы перед тобой, – добавил Ковтель. – И перед тобой, и перед ними.

Тарн молчал. Хайен отстегнул от пояса свой топор, и, тяжело опустившись на колени прямо в дорожную пыль, положил его перед собой, к ногам Хольсварга. Затем он склонил голову, словно подставляя шею под удар. Ковтель снял ножны с вложенным в них мечом и встал на колени рядом с Хайеном.

– Скажи мне, Хайен, – спросил тарн, глядя на своих друзей сверху вниз, как палач смотрит на приговоренных к смерти преступников, – сейчас, когда все открылось, не жалеешь ли ты о том, что сделал?

– Жалею, тарн, что не разглядел в темноте Саффата. Жалею, что не мог обменять свою жизнь за жизнь Ольгрид. – ответил Хайен, не поднимая головы. – Но о том, что скрыл от тебя ее смерть – не жалею. Казни меня за это, но я твой друг и всегда был им. Поэтому, поступил так, как поступил.

– А ты, Ковтель?

Ковтель покачал склоненной головой.

– Верши свой суд, Хольсва, – сказал он. – К словам Хайена мне прибавить нечего. Только прошу тебя – скажи Саффату, что его смерть до сих пор лежит камнем на моей совести.

Услышав, как скребнула по камням сталь, когда Хольсварг передвинул по земле тельдар, Хайен закрыл глаза. Наверное, санорра сказали правду и все они и так давно уже мертвы, но почему же тогда так тяжко давит в груди, где сердце? Хочется только одного – забвения, в котором не будет такой неподъемной тоски.

И вдруг Хольсварг произнес два слова, к которым он совершенно не был готов:

– Спасибо вам.

Ковтель поднял голову. Хайен тоже посмотрел на тарна.

– Спасибо вам, друзья мои, – повторил Хольсварг, протягивая им руку. – Спасибо за то, что позаботились об Ольгрид, не бросили ее лежать в лесу. Спасибо за то, что почтили Саффата, верно служившего Диверту. Спасибо за то, что хранили эту тайну от всех и особенно – от меня. И за то, что не оставили меня – спасибо.

Он грустно улыбнулся и добавил.

Встаньте. Я более вашего заслужил стоять на коленях.

Хайен и Ковтель поднялись с земли. Хольсварг крепко обнял сначала одного, затем другого.

– Друзья? – спросил он

– До самой смерти, – ответил Хайен.

– И даже больше, – сказал Ковтель.

Краем глаза Хольсварг увидел, что Саффат и Ольгрид направляются к ним.

– Идемте, – сказал он – Вот перед кем мы все должны просить прощения.

Увидев, что тарн и два его друга идут к ним, Саффат и Ольгрид остановились. Хольсварг тоже не решился подойти близко. Минуту они стояли молча друг напротив друга. Тарн смотрел на свою дочь. Сейчас, немного растрепанная, со следами недавних слез на лице, в слишком длинном для нее черном плаще, она так напомнила ему ту маленькую девочку, которую он в детстве качал на коленях. Которая прибегала к нему и, плача, показывала порезанный палец, или сбитый в кровь после неудачного падения локоть.

Сейчас она смотрела на него настороженно, даже со страхом. А он… Он столько раз представлял себе эту сцену! Столько добрых слов приготовил, чтобы сказать ей! Им обоим. И вот сейчас чувствовал, что не может ни вспомнить, ни произнести ни одного из них. Горло сдавил горячий ком. Воздуха в груди не хватало. Уронив на землю тельдар, не в силах произнести ни звука, он просто протянул к дочери руки и она бросилась к нему.

– Папочка!

Тридцать тяжких лет и три неподъемных столетия одновременно вдруг рухнули наземь с его плеч, словно чья-то рука разорвала приковавшие их цепи. Прохладный ночной воздух ворвался в грудь и обжег ее изнутри, огнем поднялся к глазам и прорвался наружу с хлынувшими слезами.

– Девочка моя. Доченька. Родная, хорошая моя, – повторял он не замечая ничего вокруг. – Ну успокойся, не плачь. Теперь все хорошо. Теперь все будет хорошо.

И почему-то он был уверен, что так все и будет.

Когда Ольгрид немного успокоилась, он поцеловал ее в лоб, как делал когда-то очень-очень давно и повернулся к стоящему рядом Ашфарту.

– Саффат, – твердо произнес он, справившись с волнением – Между нами произошло много такого, о чем я жалею. И Энлиан Светоносная пусть будет мне свидетельницей – я ничего бы не пожалел, если бы мог вернуть все назад, чтобы этого никогда не случилось.

– Тарн Хольсварг…

Но тарн поднял руку, прервав его.

– Хайен, Ковтель, подойдите, – позвал он, и когда они встали рядом с ним, он продолжил – я даю тебе слово тарна Диверта, клянусь тем, что всегда было для меня дороже всего – именем своей дочери и моей любовью к ней – ни один из моих друзей, никогда не желал зла ни тебе, ни Ольгрид. Я отправил их на ваши поиски не для того, чтобы силой вернуть домой, но для того, чтобы они рассказали о том, как я виню себя за сказанное. Они должны были рассказать вам, что если когда-нибудь вы сможете простить меня за все, что я сказал, то я был бы рад видеть вас в Диверте, как мужа и жену. И неважно, когда это произойдет – для вас всегда будут открыты двери и готовы самые уютные комнаты.