магазине. Андрей хорошо знал, о чем рассказывает — уже тогда он работал над замечательной телепрограммой «Петербург: время и место».

— Представляешь, это творение «купеческого модерна» ужасало современников. Тем более, напротив они видели «божественный классицизм» Александринки. Думаю, архитектор понимал, что он строит, но ему нужно было выполнить заказ Григория Григорьевича Елисеева — с одной стороны. С другой — все-таки сделать реверанс в сторону рассерженных ценителей изящных искусств. К «чудовищу» со временем привыкли — время все меняет. И архитектурная мода, как и любая другая, тоже меняется…

Он вел эту передачу несколько лет, и, на мой взгляд, она была лучшей из всех просветительских программ, существующих на телеканале «Культура». Я старался не пропустить ни одной. Мне все было интересно: появление первых петербургских яхт-клубов, биография Александра Маринеско, история Смольного института — первого элитарного учебного института для женщин, сложная и трагическая судьба Ольги Берггольц, похождения знаменитого графа Джулио Ренато Литта… Недаром в 2003 году Андрею Толубееву была присуждена Государственная премия за заслуги в области просветительской деятельности.

— Да, Елисеев был сказочно богат, но он хорошо понимал простую истину, которую наши сегодняшние бизнесмены забыли: нельзя забывать о «простых» людях. Его магазины были рассчитаны и на богатых, и на бедных, и на людей среднего достатка. Здесь продавались товары на любой вкус и кошелек, но непременно высокого качества…

— Мне кажется, Андрей, ты сам себе противоречишь. Ты протестуешь против современной убогой архитектуры, безликих зданий-аквариумов, и тут же говоришь, что мода меняется… Возможно, и к современным постройкам привыкнут, как к Елисеевскому магазину…

— Я говорю совсем не об этом… — он взял меня за руку и мы вошли с ним в крошечный четырехугольный дворик, каких множество на Невском проспекте. Он был похож на колодец, этот глухой дворик — на всех четырех стенах штукатурка была обита, железные двери — некрашеные, искореженные, на окнах первого этажа — решетки, так что не совсем понятно, что это такое — жилой дом или камера предварительного заключения. Асфальт вспучен, словно его кто-то ковырял отбойными молотками.

— Может быть, хочешь зайти в подъезд? Там еще хуже, уверяю тебя. Вот все это и нужно приводить в порядок, вот о чем я говорил сегодня… Страшно смотреть, а ведь здесь живут люди. Вот о чем надо думать прежде всего. Легче всего объявить дом аварийным, сослаться на трудности, а еще легче — снести старье и построить из стекла и бетона очередной бизнес-центр, их уже расплодилось в городе, как грибов.

— Но ведь люди сами привели дом в такой вид…

— Конечно, если сто лет не ремонтировать, тогда виноваты жители.

— Но время такое, сколько дыр нужно залатать…

— А у нас с семнадцатого года одна отговорка — время. Решаем какие-то глобальные задачи, а люди — на десятом плане. Сейчас снова оправдание. Это напоминает мне анекдот про три конверта.

Я прошу Андрея рассказать.

— Господи, Константиныч, старый с бородой анекдот.

— Ну, если бы знал, не просил рассказать.

— Что ж, тогда слушай, — не стал тянуть Андрей.

— На одном крупном предприятии сменился директор. Передавая дела новому молодому, он сказал: «Я не буду тебе рассказывать о проблемах на предприятии, это долго, да и поверь, все ты будешь делать и решать по-своему. Однако, если возникнут нерешаемые трудности, невмоготу станет — на этот случай я оставил тебе в сейфе три конверта. Открывай по порядку: первый, второй и третий. Простился и ушел. Новый приступил к работе. Прошло какое-то время, дела заходят в тупик, ничего не получается, вспомнил о конвертах, открыл первый, прочитал написанное: «Вали все на меня». Стал выполнять «указание». Завертелось, закипело все вокруг. Собрания, митинги, протесты. Но рано или поздно и это надоело. Опять посыпались на директора упреки. Хозяйство чахнет, с зарплатой проблемы. Открыл директор второй конверт: «Начинай реконструкцию предприятия», — прочитал он. И опять закипела работа, в основном, бумажная: планы, расчеты, фильмы, призывы и выступления. Какие-то цеха сломали, какие-то остановили, в основном ездили по заграницам, якобы учиться. Но все равно, ничего не получилось. Делать нечего, открыл третий конверт и увидел: «Готовь три конверта».

Мы посмотрели друг на друга, смеяться не было сил, все про нашу жизнь.

Мы покинули убогий дворик и снова вышли на Невский, сияющий огнями. Это — лицо города, однако постепенно и оно начинает меняться, и не в лучшую сторону. На углу Невского и улицы Восстания снесен уже целый квартал. Справа, на Гончарной — разрушено несколько зданий 18–19 веков. Ради нового вокзала высокоскоростной магистрали до Москвы снесли красивейшие особняки. И при этом вокзала до сих пор нет. На пересечении Невского и Мойки «обновляется» дом Чичерина, в котором долгое время находился кинотеатр «Баррикада». Тоже памятник архитектуры. Одно из знаменитых зданий Невского проспекта. Здесь жили Грибоедов, Кюхельбекер, Кваренги, здесь помещалось Благородное Собрание. В 1917 году Горький основал в этих стенах Дом Искусств, приютивший Гумилева, Мандельштама, Ходасевича, Зощенко. Но внутри все рушится, остаются только фасады. Нет больше овального кабинета, который оставался последним элементом бывшего Зимнего дворца Елизаветы Петровны, построенного по проекту Растрелли в 1755 году. Не успели как следует разобраться, с чего это вдруг пошли опасные трещины по вечным, казалось бы, непоколебимым фасадам Адмиралтейства и Исаакия, как та же порча, только в еще более тяжелой форме, прошлась по многим другим, именитым и не очень, представителям старопетербургской архитектуры.

— Откуда же они появились, эти трещины? — настойчиво спрашивал меня Андрей, и я хорошо понимал причину этой настойчивости. Я — строитель, и поневоле должен принимать на себя ответственность за все, что творится в строительной индустрии нашего города — и за хорошее, и, увы, за плохое.

— Дело в том, Андрей, что Петербург возводился разом, и дальнейший его рост строго регламентировался. В середине прошлого века город уже не мог расти вверх — не давали болотистые почвы. Поэтому даже в советские времена Ленинград не трогали, застраивались в основном окраины. А нынешние строители вторгаются в старый город бесцеремонно и нагло, отсюда и все неприятности.

— Я об этом и толковал сегодня на заседании — оставить старые районы города в покое, иначе все рухнет. А если и строить, то только в порядке исключения, и обязательно следить — как отражаются строительные работы на близлежащих зданиях. Немедленно прекращать работы, как только будет замечена опасность. Возможно, и вообще запретить строить в исторической части города, только вести ремонт…

Мы шли по Невскому и говорили о том, что задача нынешней власти — спасти каждый дом, проводя