Паоло поместили в царском дому вместе с челядью, но через два дня перевели в теплый чуланчик под лестницей. Значит, царица вспомнила о нем, если у него теперь отдельное жилье? Ничуть не бывало, прошла еще неделя, прежде чем он был призван в Софьины покои.

Паоло дивился скромности, если не сказать убогости, царского жилья. Он знал, как должны выглядеть герцогские дворцы. Да что говорить, дом его синьора был гораздо богаче. Оструганные бревна совсем не тот материал, из которого можно построить роскошные палаты. А русские говорят, что в деревянных хоромах теплее и дышится в них легче. Кто знает, может, они и правы. Зима здесь столь люта, что удивительно, как они вообще выживают.

Федор Васильевич обижался, если Паоло ругал русские привычки, и рассказывал, как два года назад приключился в Москве большой пожар и роскошные царские палаты сожрал огонь. Кремль выгорел почти весь. Царь Иван вынужден был жить в слободе в простой избе около церкви Святого Николая Чудотворца, что в Подкопаях. А ныне существующие палаты построены на скорую руку, но уже заложены новые — каменные. Но ведь и из бревен можно строить нарядно. Боярские дома все раскрашены, везде резные узорочья из досок и высокие фигурные крыши. А в царских палатах только лестницы нарядные, а во всем прочем никакого изящества.

Теперь ему довелось попасть внутрь царских палат, и он увидел, что все здесь устроено разумно, соразмерно и богато. А царицыны горницы отличаются особым богатством. Видно, много добра и мебели всякой вывезла она из Италии, приемные сени обставлены как богатый флорентийский дом, только окончины слюдяные подслеповаты.

Неслышно отворилась дверь, в сени вошла с поклоном государева служанка Анастасия. Он невольно ответил на поклон, хоть и знал — не ему она кланяется, а иконе. Русские нарочно делают низкие двери, чтоб человек, входя в горницу, склонялся долу. Анастасия сделала знак рукой, мол, следуй за мной, и быстро пошла куда-то в полумрак. Если служанка видела в темноте, как кошка, то Паоло этим похвастаться не мог. Он безумно боялся споткнуться за порог или дверную притолоку и грохнуться на устланный войлоком пол. На ходу он расстегивал чехольчик, освобождая флейту. Ему казалось, что прилично будет предстать перед Софьей с музыкальным инструментом в руке. Этим он словно подчеркивал, что помнит, зачем призван, и место свое знает.

Еще один поворот… и он зажмурился от яркого света. В этой горнице окончины были стекольчатыми. Царица сидела в удобном кресле с высокой резной спинкой. Одета по-домашнему — в красном суконном опашене, в красной же рубахе с шитыми золотом запястьями. Лицом улыбчива, приветлива, а уж тучна!

Все это Паоло увидел мгновенным взглядом и тут же склонился в поклоне, потом подумал и встал на одно колено.

— Встань, мальчик, — услышал он глубокий, приятно вибрирующий, истинно царский голос. На пиру в общем гаме Паоло и не разобрал, что государыня глаголет столь музыкально. А впрочем, любой русский, начни он говорить по-итальянски, стал бы сладкозвучен. — Тебя зовут Паоло?

— Именно так, дрожайшая царица.

— И долго ты жил в дому у дьяка Курицына?

— Без малого год.

— И каким он предстал перед тобой? Что он за человек?

Меньше всего Паоло ожидал, что разговор начнется таким образом, поэтому тут же подумал, что ухо надо держать востро и лишнего не болтать. Он сделал вид, что подыскивает нужные слова, выдержал приличную паузу.

— Дьяк Курицын великодушен и сострадателен, добрых людей он хвалит, а о злых сокрушается.

— И чему учил тебя этот добрый человек?

— Русской грамматике. Я ведь ни читать, ни писать по-русски не умел, только трещал, как ученый скворец.

— Что же ты читал?

— Апостол и Евангелие.

— Я тоже по этим книгам училась читать по-русски, — добродушно рассмеялась Софья.

Паоло отвел глаза. Он боялся, вернее, стеснялся смотреть на царицу, как боятся слишком пристально рассматривать людей с каким-нибудь внешним уродством. Тело Софьи можно было сравнить с холмистым ландшафтом, по которому, игриво извиваясь, бежал золотой ручей мелких пуговок — они лились от горла до подола. При малейшем движении царицы холмы — груди, живот, пышные бока начинали колыхаться, золотой ручей искал себе новое русло. Он нырял в складки одежды, потом вырывался на волю, взбирался на длань с перстнями, огибал колено, на которое опиралась хозяйка, а дальше вниз, водопадом. Царице пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем смысл дошел до понимания Паоло.

— Чему меня еще учили в доме дьяка? Федор Курицын — муж, обладающий великими познаниями. Учитель наш Аристотель насчитывает семь свободных мудростей. Сие есть грамматика, диалектика, риторика, музыка, арифметика, геометрия и астрономия.

— Астрологическим таблицам, которые предсказывают судьбу, Курицын тебя тоже учил?

Она спросила быстро, вопрос словно сам с языка сорвался, а голос вдруг и скрипнул, словно дал фальшивую ноту, и Паоло замер с открытым ртом, а потом отрицательно затряс головой.

Мысли его заметались. Вон ведь куда вырулили! Как с ней говорить-то, с этой дамой? Здесь надобно быть откровенным, понеже она царица, но, с другой стороны, младой отрок знал, что откровенным до конца нельзя быть даже с самим собой. Некстати вдруг вспомнилась наука физиогномика, ворота первые… Книга эта — «Тайная Тайных», которую Курицын старательно прятал, а Паоло находил и читал по ночам, учит: «Живот большой — признак глупости и мягкосердечия»… И еще: «…кто имеет лицо с мясистыми челюстями — тот глуп и груб по природе. А глаза самые опасные — цветом похожие на голубизну бирюзы». Но у царицы черные глаза, что есть признак… как там… «у кого глаза средние, неглубоко посаженные, и сурмистые или черные, тот расторопный и разумный». Эта женщина не глупа и не мягкосердечна, но расторопна и разумна. И она царица, у нее приятное лицо, и она ему нравится, нравится…

— Как ты вообще в Москву попал? Тебя ведь привез Юрий Траханиот? Но в его задачу не входило везти в Москву музыкантов. Ты обманул, да?

Паоло дрогнул: откуда знает? Неужели Курицын открыл его тайну? И тут же отогнал эту мысль. Не в привычках Федора Васильевича зря балаболить языком. Видно, наугад пальцем ткнула.

— Простите, дражайшая царица, что оскорблю ваш слух неприятным признанием. Да, я назвался учеником каменщика. Никто не проверял моих слов. Не много народу соглашалось ехать на Русь. Люди страшатся севера и неизвестности.

— А ты, значит, не страшился?

— Мне необходимо было уехать из Италии. На родине у меня не было никаких надежд. Я потерял службу, потому что мой синьор умер. Известие о его кончине я получил в Венеции. Ну… и…

— Откуда ты знаешь русский?

— Нянька у меня была русской, — быстро ответил Паоло, он хотел добавить — «из Новгорода», но опять схватил себя за язык, здесь неуместны подробности. Он уже слышал о ратном походе на Новгород, слышал о принудительном переселении новгородцев в Москву и прочие русские города. Произносить перед государыней слово Новгород — гусей дразнить.