Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стояла полная тишина. Павлуха положил телефон на полку с банками и вновь обернулся к сусеку. Пригнулся, высматривая, как бы проще вынуть доску. В принципе, не было ничего сложного. Они находились в распоре, и Староглядов, аккуратно раскачивая в разные стороны, начал вынимать палку. Она поддавалась и с каждым движением вылезала на пару миллиметров. Парень полностью увлёкся этим процессом, который уже обещал скоро закончиться. «Сейчас, сейчас», — думал он. Неожиданное покашливание, донесшееся сзади, заставило его подпрыгнуть на месте. Мгновенно отпустив доску, Пашка вполоборота развернулся на звук. И в который уже раз за последнее время изумился до стадии офигения.
На стене, прямо под люком, находилось огромное лицо. Скорее даже харя. Ибо лицом это нечто назвать язык не поворачивался. Она как бы выходила из кирпичной кладки стены выпуклыми частями. Метра полтора высотой, с большим покатым лбом, развитыми надбровными дугами, ушами-варениками, носом-картофелиной и огромным ртом с неполным рядом зубов. Всё это напоминало собой нечто среднее между лицом неандертальца из школьного учебника истории и статуей с острова Пасхи, которые Павлик несколько раз видел по телевизору. В небольшом помещении погреба лицо находилось прямо в паре метров перед парнем. Пашка машинально попятился от него и плюхнулся задом в сусек. Рожа медленно повела ноздрями и шумно выдохнула. Взгляд был направлен на Павла. Тот замер, сидя наостатках картофеля.
— Ты ещё что такое? — промолвил он.
Харя молчала, пристально глядя на Пашку.
— Сука! — изумлению и страху парня не было предела. — Тебе чего тут надо? — задавал он глупые вопросы. — Вали на хер отсюда!
Он сделал попытку подняться. Встал не сразу, поняв, что сильно ударился спиной о доски. Машинально перекрестился. Затем перекрестил рожу. Та сморщилась и плюнула в парня чем-то склизким и сильно пахнущим.
— Изыди, тварь! — пробормотал он, не зная, что делать.
Нащупал рукой картофелину и несильно запустил ею в морду, попав в щёку. Харя сморщилась, негромко ухнула от удара. Затем сложила губы трубочкой и начала дуть прямо на Павла. Дыхание было холодным и приторно-зловонным, будто веяло из недавно разрытой могилы полуразложившимися останками. А Пашка уже практически вынул доску из сусека. Он словно освободился от первого наваждения и стал интуитивно действовать, чтобы как-то разрулить ситуацию. Щёки рожи колыхались, вдыхая и выдыхая воздух, наполняя погреб вонючим смрадом.
Павлуха, наконец, закончил с доской. Держа её перед собой, он шагнул в сторону образины. Зловоние уже прилично наполнило помещение и стало тяжело дышать. Павел, что есть мочи, ткнул палкой в харю. Попал в скулу. Что-то неприятно хрустнуло. Морда сморщилась, изображая гримасу боли, и снова плюнула в парня кровавым ошмётком. Попала в лицо, на подбородок. Эта субстанция неприятно обожгла кожу и вызвала рвотные рефлексы. Он левой рукой с отвращением вытер бороду, с усилием сдерживая нахлынувшую тошноту. А харя вновь начала дуть. Пашка приметился и ткнул доской во второй раз, попав в глаз чудищу. Тот мгновенно зажмурился и закровил. Но дуть чудовище не перестало. Воздуха уже катастрофически не хватало. Староглядов стал задыхаться. Снова удар палкой, на этот прямо раз в мерзкий рот. Вновь раздался хруст, и несколько зубов стращилища влетели ему в глотку. Оно поперхнулось, заухало, но дуновения так и не прекратило.
— А-а-а-а-а! — заорал Пашка и принялся с остервенением наносить мощные удары по морде, куда придётся.
Молотил, что было сил, подбадривая себя криками. Рожа болезненно ухала, недовольно морщилась. Остатки зубов были выбиты напрочь, один глаз уже не открывался, картофелина носа превратилась в растаявший кусок холодца. Но, несмотря на это, она всё продолжала выпускать из себя смрадный воздух. Правда, уже заметно меньше. Пашка был на грани потери сознания. Голова кружилась от недостатка кислорода. Дышать стало нечем. Силы, доселе казавшиеся неисчерпаемыми, начали покидать. Он понимал, что ещё совсем немного, и он вырубится и задохнётся. Собрав последние силы, взяв доску наперевес и отступив до сусека назад, Павлик с оглушающим самого себя криком, бросился вперёд, целясь доской в зловонную пасть. «Он не промахнулся», — пришла последняя мысль в угасающее сознание. Доска наполовину вошла в рот чудовища, проткнула горло и вырвала гортань. Голова болезненно закряхтела и, несколько уменьшившись в размерах, перестала дуть. Павлуха удовлетворённо улыбнулся и упал без чувств на пол, покрытый старым линолеумом.
— Эй, сосед! Ты чё там? — раздался где-то сверху голос. — Живой? Сосед! — опять позвал кто-то.
Сознание медленно возвращалось. Павел что-то вымученно промычал.
— Живой! — констатировал голос. — Слава Богу! Чё с тобой?
Наконец вернулось зрение. Вокруг было ослепительно ярко от света переноски. Павлуха увидел склонённое над собой лицо соседа по гаражу.
— Ты хуле закрылся в погребе, и чем у тебя тут так воняет? — спросил Витёк.
Павлик с опаской бросил взгляд на стену и, никого там не увидев, вымученно улыбнулся.
— Крышка погреба захлопнулась, открыть почему-то не смог, — вымолвил он. — А потом чё-то отключился. Фиг знает почему, мож, давление подскочило.
— Ну давай подымайся, — начал помогать сосед. — А я крики какие-то услышал, вроде, у тебя. Дай, думаю, гляну, чё за канитель. Открываю погреб, смотрю, ты лежишь. И вонища, как на протухшем рыбозаводе. Думаю, не угорел ли на хер. Проветрил бы, кстати, а то мало ли чего.
— Конечно. Спасибо тебе Виктор, — устало улыбнулся Павлик.
Товарищ ушёл к себе, а Пашка вновь принялся складывать провизию домой. Приладил доску снова в сусек, погладил рукой кирпичную стену, где давеча была мерзкая харя. Машинально поднёс руку к носу. В ноздри снова ударил противный запах. Павлуха поморщился и решил не закрывать погреб крышкой. Отыскал в углу квадратную металлическую сетку для проветривания, опустил на люк лаза. И для надёжности положил на неё старую кувалду. Теперь мелкие грызуны, если таковые водились в гараже, не сумеют проникнуть в погреб. Перетаскал запасы в багажник, закрыл ворота и сел за руль. Задумчиво посмотрел на свои руки. Они нервно потрясывались от недавно пережитого происшествия. Тяжело вздохнул и мрачно подумал: «Надо что-то с этим делать. Такие приключения на фиг не нужны». Пока ехал домой, решил, что завтра попробует сходить в церковь.