– Да что о ней можно сказать? Молоденькая она, глупенькая. Борька как женился на ней, так сразу её под себя стал строить.

– И что, построил? – улыбнулась Мирослава.

– Вроде бы, – неуверенно проговорила Семыкина, – первое-то время она была по уши в него влюблена. Только и слышно от неё было – Боренька то, Боренька сё.

– А потом?

– А потом, – Тамара Ивановна задумалась, – трудно сказать, я их дел не знаю. Могу только догадываться.

– И какие же у вас догадки?

– Между Борей и Катей пробежала кошка.

– Какая?

– Вот этого я не знаю. Вроде всё по-прежнему, но Борис поскучнел. Может, просто снова ему приелась семейная жизнь, а может, Катя перестала постоянно идти у него на поводу.

– Поэтому на банкет Борис Аввакумович пошёл один?

– Нет, на эти банкеты вузовские он всегда один ходил. Не знаю, почему у них так заведено.

– Тамара Ивановна, извините, если мой вопрос вам покажется дерзким…

– Чего уж там, спрашивайте.

– Может, у вашего племянника появилась новая возлюбленная?

– Чего не знаю, того не знаю. Но мне кажется, что от Кати Боря не гулял.

– А она от него?

– Скажете тоже, – рассмеялась Семыкина.

– А какие отношения были у вашего племянника с мужем дочери?

– С Ильёй у него как раз отношения были хорошие. А вот брата его он недолюбливал.

– За что?

– Может быть, за то, что Андрей такой же гулёна, как Боря в молодости.

– Вам об этом сказал племянник?

– Нет, зачем же, Ариадна.

– И что ещё вы можете сказать о брате мужа Ариадны?

– Да ничего больше не могу сказать. Он человек холостой, пусть гуляет, если хочется, пока ярмо на шею не надел.

– Под ярмом вы имеете в виду женитьбу? – улыбнулась Мирослава.

– Её самую.

– А у Ариадны с деверем хорошие отношения?

– Я думаю, что да, раз она ему детей своих доверяет.

– В смысле?

– В самом прямом. Они с Ильёй ещё люди молодые, сходить куда-нибудь хочется, вот и просят Андрея с детьми посидеть.

– Типа усатого няня.

– Типа.

– А что же няни у них нет?

– Есть, но только дневная. Она у них не ночует. Да и, потом, лучше уж с родным дядей вечером оставить детишек, чем с чужой тётей, хоть и под наблюдением камер. – Видя, что Мирослава размышляет над её словами, Тамара Ивановна сочла необходимым добавить, – дети-то Андрея обожают. Он с ними возится больше, чем родной отец. Илью, мне кажется, кроме его малеванья, мало что интересует.

– Вы имеете в виду живопись?

– Её самую. Я порой даже удивляюсь, как это он решил жениться на Ариадне. Хотя, – женщина задумалась, – раньше вот говорили выйти замуж и жить за мужем. А теперь многие мужики женятся и живут за женой.

– По-разному бывает, – сказала Мирослава.

– Оно, конечно, так, по-разному, но тенденция наблюдается.

Словечко «тенденция» прозвучало так необычно в устах пожилой женщины, что Мирослава снова не смогла сдержать улыбки и утвердилась во мнении, что внуки основательно приложили руку к воспитанию бабушки. И в это время раздалась длинная нетерпеливая трель звонка. Короткий перерыв, и снова кто-то изо всей силы нажал на звонок.

– А вот и мои пострелята с улицы примчались, пойду открою, а то оглохнем от звона.

– Тамара Ивановна, мне пора. Пойдёмте, внуков встретите, меня проводите.

– Ну что ж, если вы обо всём спросили… – и она заторопилась к двери, в которую уже начали стучать.

Вскоре послышались негодующие голоса:

– Ба, ты чё нас домой не пускаешь?

И тут они увидели Мирославу.

– Так ты не одна? – спросила девочка лет двенадцати.

– А мы и не знали, – попробовал проговорить басом мальчик лет четырнадцати, но голос его сорвался на фальцет.

– Это по делу ко мне приходили, – строго проговорила Семыкина, – идите руки мыть, и есть будем.

Дети рассмеялись и затопали по коридору.

– А мы уже вас заждались, – проговорил Морис, когда Мирослава приехала домой.

Дон сразу же забрался к ней на руки и стал тереться головой о её щёку.

– Да, задержалась я сегодня, – согласилась она, – зато много чего успела.

– Что ж, за ужином, надеюсь, расскажете.

– Угу. А ты прошерстил Интернет?

– А как же!

– Нашёл что-то интересное?

– Увы, никакого криминала. Но после ужина я хотел бы показать вам картины Ильи Незвецкого. Хотя, конечно, лучше было бы посмотреть на них вживую.

– Они есть у нас в музее?

– Одна есть в художественном – «Рассвет на Волге». Но в основном живопись Незвецкого можно увидеть на различных выставках. Есть его картины и в галерее «Вишнёвая роща».

– О! Так ею же владеет отец Димы Славина!

– Может быть, Дмитрий и знаком с Ильёй.

– Если не Дима, то его отец точно знаком.

За ужином Мирослава рассказала Миндаугасу о своих дневных изысканиях.

– Как видишь, пока ничего существенного. Одни намётки и догадки.

– Это тоже неплохо, – заметил Морис.

После ужина они оба уткнулись в монитор компьютера, рассматривая картины Незвецкого.

– Ты знаешь, – сказала Мирослава, – я, конечно, дилетант в живописи, но на меня почти все его работы произвели впечатление. Пейзажи завораживают, на портретах люди как живые, а наши старые городские дворики вообще бесподобны.

Морис засмеялся.

– Вы у нас известная любительница реализма.

– Да, ты прав, не понимаю я новомодных течений. То жуткий примитивизм, то такие сложности и нагромождения. Вот скажи мне, как можно в хаосе множества точек разглядеть кота или женщину?

Морис весело рассмеялся.

– Смейся, смейся!

– Вы с Шурой два сапога пара! Я как-то заговорил с ним об импрессионизме, а он мне в ответ: полено должно быть поленом, а бутерброд – бутербродом. Когда же я попытался внести некоторую ясность, он просто послал меня.

На этот раз рассмеялась Мирослава. А перестав хохотать, предложила:

– Пойдём, сходим погулять, дойдём до пруда. А то скоро последние лягушки замолчат, и останемся мы без их серенад до весны.

– Идёмте, – согласился он.