всегда был самым известным судьей, но теперь, казалось, наступило время, когда вся моя популярность должна была сойти на нет. Джек, который достаточно быстро понял суть происходящего, уже начал опрашивать людей, хотят ли они видеть, как хладнокровно убивают их старого друга Красвеллера. Это было ужасное слово, но я был уверен, что он его использовал. Что будет, когда наступит время сдавать на хранение и будет предпринята попытка провести старика по улицам Гладстонополиса? Хватит ли у меня силы духа выполнить эту задачу вопреки громко выраженным протестам жителей и провести его под охраной большого отряда добровольцев? А что будет, если добровольцы сами откажутся действовать на стороне закона и порядка? Не потерплю ли я полное фиаско, и не скажут ли потом обо мне, что, будучи президентом, я потерпел поражение в попытке осуществить проект, с которым так долго связывали мое имя?

Сидя там в одиночестве, я уже почти решил сдаться. Но вдруг на меня нахлынули воспоминания о Сократе, о Галилее, о Хэмпдене и Вашингтоне. Какие великие дела совершили эти люди благодаря постоянству, вопреки воле и предрассудкам внешнего мира! Как победоносно они боролись с превосходящими силами, которые власть выдвигала против них! И как приятны были теперь сами звуки их имен для всех, кто любил своих ближних! В некоторые минуты уединенных размышлений, тревожных, как и мои собственные, они тоже, должно быть, сомневались. Они, должно быть, задавали себе вопрос, достаточно ли они сильны, чтобы нести свои великие реформы вопреки воли всего мира. Но именно в эти мгновения им была дана необходимая сила. Должно быть, когда они почти отчаялись, их утешил дух истины и вдохновил на то, чтобы они с уверенностью поверили в свое дело. Они тоже были слабы, сомневались и даже боялись. Но они нашли в своих собственных сердцах то, на что могли положиться. Разве они не были в меньшем напряжении, чем я в этот момент? Разве они не верили, не доверяли и не были уверены? Размышляя об этом, я понял, что человеку необходимо не только представлять себе новые истины, но и уметь терпеть, страдать и доводить их до зрелости. И как часто, прежде чем истина достигала зрелости, нужно было, чтобы тот, кто представлял ее, видел ее, планировал ее, отдал за нее свою жизнь, и все было напрасно? Но, возможно, не все напрасно в том, что касается мира, но напрасно только в отношении чувств и знаний самого человека. Борясь за благополучие своих собратьев, человек должен решиться на то, чтобы быть уничтоженным, должен довольствоваться тем, что его не услышат, или, что еще хуже, высмеют и, возможно, будут издеваться над ним все, – для того, чтобы впоследствии что-то осталось от тех изменений, которые он смог предвидеть, но не осуществить. Как много всего необходимо для истинного величия! Но, прежде всего, необходимо то самоотречение, которое позволяет планировать новые улучшения, хотя и уверен, что эти улучшения будут восприняты как проклятия остальным миром.

Затем я встал и, расхаживая по комнате, вслух объявил себе о цели своей жизни. Хотя я и могу погибнуть, я непременно постараюсь осуществить учение о Установленном сроке. Хотя народ может быть против меня и считать меня своим врагом, тот народ, ради благополучия которого я все это делаю, все же я буду упорствовать, даже если мне будет суждено потерпеть поражение в этой попытке. Пусть жена моего лона и сын моих чресл ополчатся против меня и омрачат мои последние минуты своей враждой, я все равно буду упорствовать. Когда будут говорить о пороках и достоинствах президента Невербенда, рассказывать о его слабостях и силе, никто и никогда не скажет о нем, что его удержал страх перед народом от осуществления великой реформы, которую он задумал исключительно для его блага.

Утешенный этой решимостью, я пошел в гостиную миссис Невербенд, где застал ее и Джека, сидящего вместе с ней. Они, очевидно, обсуждали речь Джека на рынке, я видел, что лоб молодого оратора все еще пылал от триумфального момента.

– Отец, – сказал он тут же, – ты никогда не сможешь сдать на хранение старого Красвеллера. Люди не позволят тебе сделать это.

– Жители Британулы, – сказал я, – никогда не вмешаются, чтобы помешать своему судье действовать в соответствии с законом.

– Черт возьми! – воскликнула миссис Невербенд.

Когда моя жена произнесла это, я понял, что спорить с ней бесполезно. Действительно, миссис Невербенд – леди, на которую по большей части не обращают внимания. Она формирует свое мнение на основе окружающих ее вещей и почти неизменно права в отношении домашней жизни, своих соседей и поведения людей, с которыми она живет. У нее острая проницательность и любящее сердце, которые вместе не дают ей сбиться с пути. Она знает, как творить добро и когда это делать. Но к абстрактным аргументам и к политической правде она намеренно слепа. Я счел необходимым воспользоваться этой возможностью, чтобы дать Джеку понять, что я не боюсь его возражений, но признаюсь, я бы хотел, чтобы миссис Невербенд не присутствовала при этом событии.

– А если они не захотят? – спросил Джек. – Это именно то, что, как мне кажется, они сделают.

– Вы хотите сказать, что это то, чего вы сами хотите, чтобы они сделали, – что вы считаете правильным то, что они должны это сделать?

– Я не думаю, что Красвеллера следует сдавать в колледж, если вы это имеете в виду, отец.

– Несмотря на то, что этого требует закон? – произнес я властным тоном. – Сформировалось ли у тебя в голове какое-либо представление о подчинении закону, которого требуют от всех добропорядочных граждан? Ты когда-нибудь задумывался о том, что закон должен быть во всем…

– О, господин президент, прошу вас, не произносите здесь речь, – сказала моя жена. – Я никогда этого не пойму, и я не думаю, что Джек намного мудрее меня.

– Я не знаю, что ты подразумеваешь под речью, Сара. – мою жену зовут Сара. – Но необходимо, чтобы Джека проинструктировали, что он, во всяком случае, должен подчиняться закону. Он мой сын, и, как таковой, по сути, необходимо, чтобы он был готов к этому. Закон требует…

– Ты не можешь этого сделать, и на этом все закончится, – сказала миссис Невербенд. – Вы и все ваши законы никогда не сможете покончить с бедным мистером Красвеллером, и было бы очень жаль, если бы вы это сделали. Вы этого не замечаете, но настроение, царящее здесь, в городе, становится весьма ощутимым. Люди этого не потерпят, и я должна сказать, что вполне разумно, чтобы Джек был