договариваться о Еве, и не нужно обсуждать стада и отары по этому поводу. Красвеллер, вам сейчас шестьдесят шесть, а в следующем году будет шестьдесят семь. Тогда наступит период вашей подготовки, а в следующем году, через два года, заметьте, наступит Установленный срок вашего ухода.

– Нет.

– Разве это не правда?

– Нет, вы перенесли все это на год вперед. Я никогда не был старше вас более чем на девять лет. Я помню все так хорошо, как будто это было вчера, когда мы впервые договорились уехать из Новой Зеландии. Когда вас нужно будет сдать на хранение?

– В 1989 году, – осторожно ответил я. – Мой Установленный срок – 1990 год.

– Точно, а мой на девять лет раньше. Он всегда был на девять лет раньше.

Все это было явной неправдой. Он знал, что это неправда. Ради одного несчастного года он умолял меня согласиться на подлую неправду и пытался придать своей мольбе силу с помощью взятки. Как я мог разговаривать с человеком, который так далеко отошел от достоинства мужественности? Закон был готов поддержать меня, и определение закона в данном случае было подкреплено многочисленными доказательствами. Мне нужно было только обратиться к исполнительной власти, главой которой я сам являлся, потребовать, чтобы в определенных документах был произведен поиск, и потребовать, чтобы тело Габриэля Красвеллера было предано земле в соответствии с принятым законом. Но не было никого другого, кому я мог бы поручить выполнение этой неблагодарной задачи, как само собой разумеющееся. В Гладстонополисе были олдермены, а в стране – магистраты, в обязанности которых, несомненно, входило следить за исполнением закона. Я сам тщательно подготовился к этому. Такие меры, несомненно, будут приняты, когда Установленный срок станет устоявшейся нормой. Но я давно предвидел, что первое отбытие должно быть осуществлено с некоторым блеском добровольной славы. Было бы очень пагубно для дела увидеть, как моего особого друга Красвеллера констебли тащат в колледж по улицам Гладстонополиса, протестующего против того, что бы он был принужден к гибели за двенадцать месяцев до назначенного срока. Красвеллер был популярным человеком в Британуле, и окружающие не будучи осведомлены об этом факте так, как я, и не имели бы тех же причин беспокоиться о точном соблюдении закона. И все же как много зависело от точности соблюдения закона! В первом случае особенно желательным было добровольное послушание, и именно добровольного послушания я ожидал от моего друга Красвеллера.

– Красвеллер, – сказал я, обращаясь к нему с большой торжественностью, – это не так.

– Это так, это так, я говорю вам, что это так.

– Это не так. Книги, которые были напечатаны и под присягой заверены, в которых ты сам и другие согласились, все против тебя.

– Это была ошибка. Я получил письмо от моей старой тети в Хэмпшире, написанное моей матери, когда я родился, которое доказывает ошибку.

– Я хорошо помню это письмо, – сказал я, – ведь мы просматривали все подобные документы, выполняя важную задачу по урегулированию периода. Вы родились в Новом Южном Уэльсе, а старушка из Англии написала письмо только в следующем году.

– Кто это сказал? Как вы можете это доказать? Она вовсе не была женщиной, которая позволила бы себе лишь через год поздравить свою сестру.

– У нас есть ваша собственная подпись, подтверждающая дату.

– Откуда мне было знать, когда я родилась? Пропади оно.

– И, к сожалению, – сказал я, как бы заканчивая тему, – существует Библия, в которой ваш отец указал дату со своей обычной образцовой точностью.

Затем он замолчал на мгновение, словно не имея больше никаких доказательств.

– Красвеллер, – сказал я, – неужели ты не достаточно мужественен, чтобы сделать это прямо и по-мужски?

– Один год! – воскликнул он. – Я прошу только один год. Я думаю, что, как первая жертва, я имею право рассчитывать на то, что мне дадут один год. Тогда Джек Невербенд получит Литтл-Крайстчерч, и овец, и скот, и Еву тоже, как свою собственность на веки вечные, – или, во всяком случае, пока его тоже не поведут на казнь!

Жертва и казнь! Такими словами говорить о великой системе! Для себя я твердо решил, что, хотя я буду с ним мягок, я не уступлю ни дюйма. Закон, во всяком случае, был на моей стороне, и я пока не думал, что Красвеллер согласится с теми, кто говорит о вмешательстве Англии. Закон был на моей стороне, как и все те, кто в Ассамблее голосовал за Установленный срок. Тогда был энтузиазм, и различные пункты были приняты большинством голосов. Была принята дюжина различных пунктов, каждый из которых касался различных сторон вопроса. Был определен не только срок, но и деньги на колледж, был определен режим жизни в колледже, были одобрены развлечения стариков, и, наконец, что не менее важно, был определен сам способ ухода. Теперь колледж был изящным зданием, окруженным растущими кустарниками и широкими приятными дорожками для стариков, с кухней, где их вкусы должны были учитываться, и с часовней для тех, кто хотел бы молиться; и все это стало бы посмешищем для Британулы, если бы этот старик Красвеллер отказался войти в ворота.

– Это должно быть сделано, – сказал я решительным, твердым тоном.

– Нет! – воскликнул он.

– Красвеллер, это должно быть сделано. Закон требует этого.

– Нет, нет! Не я. Вы и молодой Граундл вместе участвуете в заговоре, чтобы избавиться от меня. Я не собираюсь сидеть в тюрьме целый год до срока.

С этими словами он скрылся внутри дома, оставив меня одного на веранде. Мне ничего не оставалось, как включить электрическую фару моего трехколесного велосипеда и с грустным сердцем отправиться обратно в Дом правительства в Гладстонополисе.

Глава IV. Джек Невербенд

Прошло шесть месяцев, которые, должен признаться, были для меня периодом больших сомнений и несчастий, хотя и сменялись определенными моментами триумфа. Конечно, по мере приближения времени вопрос о проводах в колледж Красвеллера стал широко обсуждаться общественностью Гладстонополиса. То же самое произошло и с любовью Абрахама Граундла и Евы Красвеллер. В общине были "еваиты" и "авраамиты"; ибо, хотя брак еще не был окончательно разорван, было известно, что два молодых человека совершенно разошлись во мнениях по вопросу о проводах старика. Защитники Граундла, которых можно было найти по большей части среди молодых мужчин и молодых женщин, утверждали, что Абрахам просто стремился выполнять законы своей страны. Случилось так, что в этот период он был избран на вакантное место в Ассамблее, так что, когда вопрос был вынесен на обсуждение, он смог публично объяснить свои мотивы, и надо признать, что