и обременять себя семьей, то бишь, в ее понимании, орущими младенцами, кастрюлями, да сковородками, она не собиралась. В обозримом будущем — точно. Закончив школу, подалась в Москву, да не куда-нибудь, а прямиком с вокзала, благо от Белорусского пешком можно было добраться, в главный цыганский театр — «Ромэн». Разговор с обычным режиссером или даже директором ее не устраивал никоим образом, она добивалась встречи непременно с самим Николаем Сличенко. Атмосфера в цыганском театре царит весьма дружелюбная, молодой периферийной нахалке пытались объяснить, что Сеич (так все, без исключения, в «Ромэне» называли Сличенко, сократив его отчество «Алексеевич») слишком занят и всех желающих цыган прослушать просто не в состоянии. Надька стояла на своем. Чем бы это закончилось, неизвестно, если бы ее перепалку с одним из режиссеров не услышала жена Николая Алексеевича Тамилла — даже в свои весьма уже немолодые годы хотя теперь уже и седовласая, но все равно — красавица. Чем-то настырная девчонка ей, видать, приглянулась, Тамилла Суджаевна взяла ее за руку и повела к лестнице на второй этаж. Той самой лестнице, куда ей каждый день преграждал путь суровый молчаливый охранник. Они вошли в довольно тесный, но очень уютный кабинет, где за небольшим роялем, что-то наигрывая и негромко напевая, сидел тот, кто цыганской песней прославил свой народ на весь мир — Николай Алексеевич Сличенко, народный артист Советского Союза, лауреат всех мыслимых и немыслимых премий, депутат и прочая, и прочая, и прочая. Никогда и ни в чем не перечивший своей с юных лет обожаемой Тамилле, он прослушал Надежду, посмотрел, как она двигается, танцует. Вернее, слушали и смотрели они оба. А когда прослушивание закончилось, вежливо прикоснулись ладошкой к ладошке, и не более, переглянулись меж собой, и Сличенко огласил довольно неприятный для Надежды вердикт:

— Ты — девушка не без способностей, но не актриса, — и смягчил: — Пока еще не актриса. Нужно учиться вокалу, танцу, еще много и много нужно учиться. Подумай над моими словами, и если поймешь их правильно, то займись собой и через годик-другой приходи.

Она чуть не расплакалась от этих слов, но сдержалась и даже улыбнулась, едва слышно проговорив «спасибо». А потом, сама не понимая, зачем ей это, попросила: «А можно мне с вами, Николай Алексеевич, сфотографироваться?» Сличенко улыбнулся, положил ей руку на плечо, и так, почти в обнимку, они сфотографировались на фоне кабинетного рояля.

Учиться, как уже было сказано, Надька не любила, но будучи человеком восприимчивым, потолкавшись в театре, кое-что для себя уразумела. Собрав вокруг себя группу цыганской молодежи, таких же, как сама, любящих песни и пляски бездельников, она создала группу с пышным и претенциозным названием «Гилля Ромэн». «Гилля» в переводе с цыганского означает «филиал». Вот так, не больше и не меньше. И псевдоним она себе взяла не какой-нибудь, а присвоила, без всяких угрызений совести, фамилию самой знаменитой цыганской актрисы. На их первой, в плохонькой сельской типографии изготовленной афише в самом центре красовались «Надя Жемчужная и Николай Сличенко».

Бродячая труппа исколесила всю страну. В большие города они не совались — избалованная столичными, а то и зарубежными гастролями публика их не жаловала. А вот в захолустье почти аншлаги были им обеспечены. Людская молва распространяется быстрее ветра, и цыгане на концерты «Гилля Ромэн» ходить перестали, таких в каждом таборе было двенадцать на дюжину. Но не перевелись еще среди русского народа любители протяжной цыганской песни и зажигательного, то плавного, то стремительного, танца. Ну а уже если во время их гастролей случалась где-то свадьба, то звали их непременно.

Выходя на сцену, «Надя Жемчужная» неизменно обращалась к зрителям:

— Великий цыганский певец Николай Сличенко давно мечтал побывать в вашем городе. Но плотный театральный график вносит всякий раз свои коррективы в расписание гастролей. И вот сейчас, по личному поручению Николая Алексеевича Сличенко, к вам приехала разъездная группа нашего театра «Ромэн», — в этом месте она делала паузу, давая возможность аплодировать ей и выходящим при этих словах на сцену «актерам».

Состав группы с момента ее создания почти не менялся. Вот только главного своего гитариста они потеряли. Обрюхатив Надьку, он кромешной ночкой двинул подальше от любимой. По слухам, добрался до Молдавии, а потом и в Румынию сумел пробраться, где его следы и затерялись.

Год она прожила дома у родителей, смиренная и покладистая. Отец с матерью на дочку нарадоваться не могли, во внуке души не чаяли. Когда Коленьке исполнился год, Надежда, обновив свою группу парочкой «молодых талантов», снова отправилась в путь. И вновь замелькали города и села. Теперь, выходя на сцену, Надька свою вступительную тираду заканчивала так: «Я даже своего сыночка, который ждет — не дождется меня с гастролей, назвала Коленькой в честь Николая Алексеевича Сличенко», — и она опускала глаза долу, словно устыдившись этой своей невольной и внезапной откровенности.

Зарабатывали халтурщики не ахти — их концерты и посещали потому, что билеты копейки стоили. Но на хлеб и дешевое вино хватало. А вот с музыкальными инструментами была просто беда. Старые уже никуда не годились, на новые просто не было денег.

В одном из крупных сел Брянщины, где они выступали, увидели в одном из помещений, то ли гримерке, то ли подсобке, сложенные в угол почти что новенькие гитары и клавишную установку. Соблазн был слишком велик. Решив, что «ноги делать» нужно сразу, «на дело» пошли цыганским скопом, чтобы забрать все инструменты разом. А тут еще и несказанное «везение» — огромный амбарный замок не закрытым оказался, а лишь болтался на дверной дужке. Им бы призадуматься, откуда такая беспечность, но не до того было.

Да все бы, может, и обошлось, не случись темной ночкой в подсобке двух молодых влюбленных, которые уединились здесь по причине строгих родителей. Молодые влюбленные, поняв, что происходит, геройства проявлять не стали, а, выскользнув из помещения, замок замкнули.

Так «Гилля Ромэн» почти в полном составе оказался за решеткой. Только руководителя группы Надежды Скворцовой в ту злополучную ночь с ними не было.

Впервые в жизни она по-настоящему влюбилась. Влюбилась страстно, самозабвенно, до головокружения и потери рассудка.

На «Цыганскую горку» их пригласили накануне. Местные цыгане, обосновавшиеся здесь лет десять назад, отмечали какое-то торжество, вот и позвали попеть-поплясать заезжих артистов. Попели, поплясали и уехали, Надежде предложили погостить денек-другой. Но она бы, наверное, и без приглашения никуда не уехала. Когда цыганский барон Константин начинал говорить, у нее сладко кружилась голова, а если смотрел на нее своими агатовыми глазами, то земля плавно уходила из-под