хижины», так как этим вечером я чувствую себя так же хорошо, как ребенок в материнской утробе.

Сначала появились органические соединения, ставшие основой всего живого. Колонии простейших одноклеточных заселили Землю. В теплом первичном бульоне развивались впоследствии и более сложные формы жизни. Затем природа перепоручила миссию по сохранению тепла яйцам, выводковым сумкам и маткам, вынашивающим детенышей. Первые человеческие жилища были местом для выращивания потомства: обжитые пещеры, иглу, войлочные юрты и деревянные хижины служили этой важнейшей цели. В суровом климате люди всегда тратят много сил и энергии на обогрев жилища. Внутри него они могут почувствовать себя в безопасности. Отшельник, который знает, что у него есть надежное пристанище, готов бродить по тайге, карабкаться по горам, терпеть холод и лишения. Лесная избушка выполняет материнскую функцию. Опасность заключается в том, что человек может слишком хорошо устроиться в своей уютной берлоге и впасть в дремоту. Некоторые жители Сибири не в состоянии покинуть стены собственного дома. Они погружаются в состояние эмбриона и заменяют водкой амниотическую жидкость.

14 марта

Сегодня тепло, минус 18 °C. Прохожу двадцать километров по тверди озера. Лед и лава — магические элементы. Под воздействием температуры они претерпевают метаморфозы. Охладившись, вода замерзает и превращается в лед. Раскалившись, горные породы выплескиваются на земную поверхность в виде горячих потоков магмы. Каждый из этих элементов вскоре вновь подвергается трансформации: лед тает, а магма остывает и каменеет. Лед — это алхимический эксперимент, проводимый природой. Прогулка по льду может плохо закончиться, ведь мы ступаем прямо по божественному замыслу.

Иду на север, таща за собой санки. В десяти километрах от бухты Заворотная слышу мотор догоняющего меня снегохода. Наталья и Миха, местные жители. Вид у них довольно подмороженный. Они заметили издалека, что кто-то идет вдоль берега, и двинулись в мою сторону. В считаные секунды Наталья расстилает плед на черном зеркале Байкала и достает коньяк, рыбный пирог и термос с кофе. Мы укладываемся вокруг. У русских есть талант создавать атмосферу пиршества в одно мгновение. Я много раз натыкался на компании, расположившиеся в сторонке от проложенной по льду дороги. Жестами мне предлагали присоединиться. Участники таких застолий непременно лежат, скинув шапки, опираясь на локти и скрестив вытянутые перед собой ноги. Иногда кто-то разжигает костер, откуда ни возьмись появляются водка и закуска, раздается смех, наполняются стаканы. Мы делимся хлебом и остатками паштета. Разговор становится оживленным и вертится вокруг трех главных тем: погода, состояние дорог и цены на автомобили. Иногда речь заходит о городе, и все дружно соглашаются, что нужно быть сумасшедшим, чтобы жить в этой многоэтажной тесноте. Квадрат скатерти кажется оазисом в пустыне, островком изобилия, возникшим посреди небытия. Только люди, в чьих жилах течет кровь кочевников, способны на сотворение подобного чуда. Похожую сцену изобразил Василий Перов в известной картине «Охотники на привале». Трое мужчин растянулись на пожелтевшей траве. Перед ними — только что подстреленная дичь и кролик. Один из приятелей что-то рассказывает, второй смеется, третий собирается закурить. Все окутано мягким светом. Эта сцена меня завораживает. Она не сулит никаких надежд, но рисует краткий миг безмятежности. Мир может рухнуть, но трем охотникам на это наплевать, они сидят там, в своей траве, не зависящие ни от кого. Как мы на льду.

Наталья и Миха уезжают. Не спеша мы опустошили маленькую бутылку коньяка — всего за семь тостов. С трудом добираюсь до Заворотного. Солнце уже садится. Наверное, я бы предпочел жить на восточном берегу Байкала. Закаты там наступают позже, и вечера тянутся дольше.

15 марта

Остается еще двадцать два километра до моей хижины. Готовлюсь покинуть Заворотное. Внезапно на горизонте показывается отряд джипов с мигалками. Это В. М., иркутский предприниматель. Он строит дом в Заворотном, пользуясь тем, что официально эти земли не относятся к заповеднику. Через годик В. М. устроит здесь загородную вечеринку и пригласит своих друзей или клиентов выпить, порыбачить и пострелять. Сегодня утром он приехал с целой свитой, желая лично осмотреть начавшуюся стройку. Сергей и Юра сопровождают его. «Генерал», как его здесь называют, щедро отблагодарит их за лояльность. На берегу — там, где возвышается фундамент будущей дачи, — царит суматоха. Идет разгрузка ящиков. Все пьяны.

Один из охранников В. М. демонстрирует мне свой карабин «Сайга-МК» с патронами 7,62 мм, с которым не расстается, — вероятно, на случай, если встретится на льду с фашистом или китайцем. В местных новостях часто упоминаются кровавые трагедии, произошедшие во время дружеских попоек. В Афганистане американские военные наносят авиационные удары в том числе и по мирным жителям, решившим устроить праздничный фейерверк. Русские же готовы сами перестрелять друг друга.

Сборище пьяных мужиков, оружие, водка, тяжелые внедорожники и громкая музыка в стиле техно — вот ингредиенты, притягивающие смерть. Юра наблюдает за происходящим со смиренным видом. В воздухе сгущается напряжение. Квинтэссенция России: безжалостные господа, преданные слуги и неисправимые эскаписты вроде Сергея. Простые люди понимают, что им невыгодно ссориться с власть имущими, и потому безропотно проглатывают свое возмущение. Едва освободившись от крепостного права, Россия бросилась в объятия коммунизма. Мне не терпится вернуться в мою хижину отшельника.

В. М. предлагает подвезти меня на своем «мерседесе». Мы садимся в огромную машину вместе с Сергеем и еще двумя русскими. Один из них мгновенно засыпает, другой орет в рацию в течение трех минут, пока не понимает, что прибор выключен. Динамики выплевывают рэп. Сергей не произносит ни слова. Спонсорская помощь стоит дорого.

Теперь мы выпиваем у меня в избушке. В. М. заявляет, глядя в окно: «Я год прожил в США, и мне не нравится американский менталитет. Мне нужно вот это — свобода, дикая природа, Байкал». Мы опрокидываем стакан за стаканом. В сущности, эти парни трогательны. Выглядят так, как будто любого готовы на куски разорвать, но в то же время с умильным выражением лица делятся сухариком с синицей. Мы с ними оказались здесь по схожим причинам, но ведем себя совершенно по-разному. Когда они уезжают, я вздыхаю с облегчением. Они включили мигалку на случай, если попадут в пробку.

Ко мне возвращается тишина, необъятная тишина, которая означает не прекращение шума, а отсутствие собеседников. Внутри меня растет любовь к этим лесам, где водится множество диких зверей, к этому озеру, полному рыбы, к этому небу, в котором парят птицы. Это всеобъемлющее и безудержное чувство охватывает меня тем сильнее, чем дальше уезжает банда В. М. С ними исчезает все, чего я так боюсь: шум, горделивое сознание принадлежности к стае, лихорадочное оживление, охотничий азарт.

Я пьян, и мне нужна