Павел подошел точно в назначенное время:

– Александр Юрьевич, а вы нисколько не меняетесь: как были молодым и спортивным, так и остались таким…

– Да нет, Паша, меняюсь тоже. Здравствуй, ты-то как?

– Я как все: тружусь по мере своих сил на ниве перестройки социалистического хлева в капиталистический бордель… А вас, я слышал, можно поздравить с повышением.

– Можно, – усмехнулся Тихорецкий, – сейчас на должности начальника отдела.

– Александр Юрьевич, без всякого подхалимажа: рад за вас.

– Спасибо, Паша, но… если честно, все это мелко; у меня к тебе вот что. – Чекист взял Пашу-Пианиста за локоть, приглашая пройтись немного по аллее. – Как ты смотришь на то, чтобы чуть-чуть поработать на державу?

– С вами, Александр Юрьевич, куда угодно! Только скажите!

– Ну, тогда слушай. Пасем мы одного швейцарца. По нашим данным, завтра он должен вывезти самолетом крупную партию необработанных алмазов, где-то полкилограмма. Вся беда в том, что у него иммунитет. Понял меня?

– В тему въехал.

– Брать надо наверняка. В багаже он навряд ли повезет. Скорее всего, будет проносить в плечевой сумке. Твоя задача – только проверить, действительно они у него в сумке или нет. А дальше мы уже сами…

– Александр Юрьевич, так уж ставьте задачу по полной программе: я возьму алмазы, а вместо них подложу, ну, к примеру, стеклянную крошку, вот у него дома харя вытянется…

– Нет, Паша этого ты делать не будешь. Там у нас уже разработан другой вариант.

Александр Юрьевич не стал объяснять своему бывшему агенту, что санкцию на его участие в операции он так и не получил. Более того, всю операцию чекисты проводят на свой собственный страх и риск, так как их куратор из Госдумы запретил им вообще проводить какие-либо операции по гражданам Швейцарии, объясняя это принципом «политической целесообразности».

– Приезжай завтра в Шереметьево к одиннадцати часам. Я буду тебя ждать в нашем кабинете, – попросил Александр Юрьевич. – Как ты, навыки еще не потерял?

– Да нет, Александр Юрьевич, вот возьмите, – он передал чекисту его наручные часы, – а в левом внутреннем кармане пиджака у вас лежат очки и что-то продолговатое, вероятно, авторучка.

– Да, действительно, – чекист удивленно покачал головой и стал застегивать часы на руке. – Кстати, я предвижу твою реакцию, но все равно обязан сказать: вознаграждение мы можем дать небольшое, и то не сразу…

– Александр Юрьевич, – Павел от возмущения даже остановился, – но зачем вы так? Я еще не скурвился, а с вами я работал не из-за денег, и вы это знаете…

– Ну, хорошо-хорошо, извини… завтра не опаздывай.

– Не беспокойтесь, Александр Юрьевич. – Он пожал протянутую ему на прощанье руку. – Кстати, чуть не забыл, – Павел достал из кармана записную книжку, – вот возьмите, пожалуйста, трофей, он мне не нужен. Взял у американца, подозреваю, важная шишка. А книжка очень интересная, я чувствую это.

– Хорошо, Паша, посмотрю. – Александр Юрьевич положил записную книжку в карман пиджака.

На совещании в кабинете Полянского присутствовали пять человек: сам хозяин кабинета, начальник отдела ФСБ Бойко, его заместитель Булдаков, проверяющий из Москвы генерал Скобликов, сотрудник института и доктор технических наук Макшанцев Болислав Илларионович, который картавым скрипучим голосом терпеливо объяснял присутствующим:

– …Все зависит от настройки усилителя. Диапазон передатчика очень узкий, поэтому отклонение даже на одну десятую может вызвать искажение информации. Я настрою усилитель должным образом, но мне нужны радиодетали только определенных фирм, вот их список. – Ученый положил перед Скобликовым список названий деталей, накарябанный безобразным почерком.

– Хорошо, я сегодня же закажу, дня через три вам их доставят. – Московский генерал внимательно просмотрел список, положил себе в папку. – Что еще, Болислав Илларионович?

– Теперь по сути эксперимента. Я не политик и особенно в этом не разбираюсь, но, господа, выборы Президента… – Макшанцев скептически выпятил губу и покачал головой, – там совсем другие технологии, не технического характера. Я хочу сказать… я не могу вам гарантировать чистоту эксперимента.

Генерал Скобликов бросил недоуменный взгляд сначала на Полянского, затем на Бойко. Последний сжал губы и утвердительно покачал головой:

– Товарищ генерал, здесь Болислав Илларионович прав. По нашим данным, Хабалов везде председателями избирательных комиссий ставит своих людей. Ему обещали губернаторское кресло в следующем году, если выборы в его городе пройдут как надо.

– Что вы предлагаете, Болислав Илларионович? – генерал впился глазами в худощавое лицо ученого.

– Я предлагаю перед выборами Президента провести еще один эксперимент. По совершенно нейтральному предмету. Ну, скажем, реклама какого-нибудь шампуня или прокрутка какого-нибудь малоизвестного шлягера.

– Как вы на это смотрите, Эдуард Аристархович? – Скобликов повернулся к директору института.

– А почему бы и нет? – Полянский пожал плечами.

– Хорошо, у меня нет возражений, – генерал утвердительно слегка ударил ладонью по столу. – Теперь о конспирации, уважаемые. Вот мы сейчас сидим здесь пять человек. О наших экспериментах не должен больше знать никто, даже твои подчиненные, Валерий Адольфович. Любая утечка по вашей вине будет классифицироваться как измена Родине. Докладывать, товарищ полковник, будешь лично мне только по ВЧ[6]. Ну, и последнее: для конспирации нам надо наши эксперименты как-то обозвать, что можете предложить?

– А давайте нашу операцию назовем «Дьявол», – предложил Полянский.

– Почему «Дьявол»? – генерал недоуменно посмотрел на директора института.

– Потому что это дьявольски интересно.

– Ну… что ж, дьявол так дьявол. Все остальное в рабочем порядке, – генерал Скобликов встал, давая понять, что совещание окончено.

Генерал Скобликов и полковник Бойко сидели в кабинете последнего за бутылкой коньяка. Они были давно знакомы. И сейчас, отбросив правила профессионального этикета, беседовали как старые друзья.

– …Понимаешь, Валера, я не сторонник старого строя, и слава богу, что мы больше к нему никогда не возвратимся. Но проблема в другом – идеи нет! Вот тогда идея была. Согласен, ложная идея… Но ради нее бросались на дзот. А сейчас?! Ты знаешь, какая сегодня самая страшная вещь у нас в Москве – двадцатники уходят.

– Какие двадцатники, Костя?

– Ну, опера, у которых двадцать лет выслуги. Представляешь, он классный профессионал, ему года сорок три – сорок четыре, то есть ему еще пахать и пахать, а он уходит…