тропы разведчиков, однако те были не в состоянии досконально изучать такую крутую и опасную местность. Прямо на моих глазах один из отрядов был вынужден повернуть, когда участок горы, на первый взгляд казавшийся проходимым, внезапно стал сыпаться прямо у них под ногами.

После этого вся процессия стала неторопливо ползти назад...

В какой-то момент мне захотелось помочь странникам. Они были худые, уставшие и припасы их явно были на исходе. Прямо на моих глазах одно семейство, обливаясь слезами, зарезало старого ослика и пустило его на мясо. В другой раз вымотанный и ослеплённый палящим солнцем мальчик шагнул не туда и полетел вниз. Когда родители бросились на помощь, его бездыханное тело, с неправильно повёрнутой головой, уже лежало на дне цветочного грота, подрагивая и насыщая эдельвейсы своей молодой кровью...

Люди явно находились в отчаянном положении. Возможно, если я им помогу, у нас получится наладить деловые отношения. И тогда я смогу расспросить их о том, что представляет собой этот мир.

Да, это был хороший план. Но вот какой вопрос: как мне им помочь?

8. пастырь

Можно вывести их на ту самую поляну, которую я заметил после своего пробуждения. Люди явно хотели выбраться из гор на открытую местность, и она была совсем неподалёку.

Но вот проблема: я сильно сомневаюсь, что они последуют за огромным ящером.

На Файране драконы умели обретать человеческую форму, но я был представителем совершенно другого вида легендарного змия. Ещё в памяти Эльфина было заклятие, которое имело аналогичный эффект, но для его использования следовало быть магом восьмого круга.

Что ж, значит придётся пойти на риск.

Я взмахнул крыльями, отлетел на некоторое расстояние, а затем несколько раз пересёк ближайшие пятьдесят километров, запоминая ландшафт.

Затем я подобрал особенно живописный утёс, прилёг на него и стал ждать...

Солнце медленно карабкалось через голубую высь.

Вскоре на тропе, которая пролегала снизу от меня, показались разведчики.

По своему обыкновению они осмотрели горные изгибы, изучили провалы, а затем остановились перед скалой, которая разрезала тропинку надвое. Один разведчик отправился на правую тропу, второй — на левую. Потом они вернулись и поехали назад. Никто из них ничего не заметил... Впрочем, это было ожидаемо. Одного человека правая дорога ещё выдержит, но целую процессию нет — случится обвал. Это было очевидно, стоило только посмотреть на неё с правильного угла, но для этого требовались крылья.

Примерно через час, который я провёл, пытаясь нарисовать когтем на скале идеального медвежонка, приползли остальные люди. Спереди них скакали всадники. Мужчина с выразительными бровями, у которого был горн, ехал в сопровождении охраны и пристально смотрел по сторонам. Его косматая борода подрагивала в порывах холодного горного ветра. За ней проглядывалась увесистая прямоугольная челюсть. Он дунул в свой рог, дважды, и его народ повернул в сторону правой тропинки...

Отлично. Они сделали правильный, а вернее сказать неправильный выбор.

Что ж, начинаем представление...

Первые всадники уже приблизились к развилке, как вдруг в небесах раздался пронзительный рёв. Я репетировал его несколько раз — получилось выразительно. Воины сперва обернулись, верно думая, что их лидер снова дует в свой рог, затем приподняли головы и обомлели.

На краю утёса сидел и смотрел на них огромный, когтистый и зубастый ящер. Всадники побледнели. В свою очередь я стал внимательно разглядывать их лица. Мне хотелось понять, знают они меня, вернее, мой вид, или нет.

Сперва на лицах воинов появились удивлённые нотки, но вскоре их затмило выражение истового ужаса. Кони загоготали и встали на дыбы. Один из них и вовсе опрокинул наездника, тот свалился на песок, вскочил и дрожащими руками схватился за копьё. Другой всадник выхватил рог и дунул в него трижды, после чего стал стремительно заряжать пращу.

Всё столпотворение разом оживилось. Толпа заволновалась. Некоторые стали в ужасе показывать на меня пальцами. Казалось, всем этим людям одновременно пустили кровь, настолько стремительно посерели их загорелые лица. Только дети с невинным интересом смотрели на меня своими большими чёрными и голубыми глазами и протестовали, когда родители хватали их за руки или за шкирку и уводили в сторону.

Вскоре поляна, на которой находилась вилка, опустела. Простые люди отошли назад. Перед ними выстроились воины, которых становилось всё больше и больше. Через пару минут показался косматый вождь. В одной руке у него была праща, в другой — бронзовый меч. Его брови были нахмурены, а в глаза совершали мельчайшие колебания между строгим и острожным выражением — в этом отношении его лицо напоминало одну из тех картинок, узор на которых меняется в зависимости от того, под каким углом на неё посмотреть.

Я спикировал вниз и приземлился на землю. Воины выставили копья. Один из них, бледный, молодой и безбородый дрожащей рукой приподнял свою пращу, но косматый вождь остановил его движением мускулистой руки и помотал головой.

Некоторое время я смотрел на ряд копейщиков; затем повернулся и медленно направился на правую тропинку. Висела тишина. Только мой тяжёлый шаг волновал напряжённый горный воздух. Пройдя пятьдесят метров, я остановился, повернул голову не поворачивая тела, бросил ещё один взгляд на людей, а затем со всей силы ударил хвостом по скале. Раздался грохот. Люди вздрогнули. Я ударил ещё раз, затем ещё, разлетелось эхо, и наконец, после третьего удара поднятый мною шум как будто зацепился за камешек, висевший на краю уступа, и сбросил его вниз... Образ одновременно метафоричный и буквальный. Случился эффект домино. Сперва эхо моего топота, уже было притихшее, снова стало разрастаться, затем оно сделалось громче, нежели было изначально, затем громче самого удара, и вдруг