Вот оно что.

– Да.

Он осушает кубок и передает его Джорджу.

– Как ты, быть может, знаешь, не все подданные короля Малькольма так же верны, как ты. Не все они подчиняются его правилам. Многие из них, в том числе я, верят, что эти правила несправедливы. Разве справедливо ни в чем не виновную девушку вроде тебя бросить в тюрьму и приговорить к смерти? Только за то, что у нее нашли те травы?

Травы.

Кажется, я не удивлена, что он знает о них. Он знает мое имя, ему также было известно, что я в тюрьме. Резонно ожидать, что он знает почему. И зачем эти травы мне были нужны.

А кто еще знает? Знахарь? Девушка? Джордж? Взгляд в его сторону это подтверждает: он отводит глаза, тщательно рассматривая собственные ногти. Снова мне щеки заливает жаром, и я опускаю голову, надеясь это скрыть.

– Ничего страшного, – говорит Николас, и его глубокий голос звучит удивительно тихо. – Не бойся, здесь тебя не обвинят. Никто здесь не желает тебя судить или же причинить тебе вред. Тебе ничего не грозит.

Ничего не грозит.

Он в тюрьме то же самое мне сказал – сразу как разделился передо мной начетверо, а потом собрался воедино и пустил на меня магию, чтобы подчинить своей воле. Мне этого хватает – сразу вспомнились сожжения, смерть, – хватает, чтобы я тут же вспомнила, кто мой враг. Дура я была, что хотя бы на секунду забыла. Дура… дурак… шут!

Я оборачиваюсь к Джорджу:

– Ты! А ведь ты не шут. Ты – реформист. Шпион.

Не могу понять, как я раньше не сообразила.

Джордж смотрит на Николаса, тот кивает.

– Ага. Это правда, – говорит Джордж. – Шпион. И реформист. Но все равно шут, можешь мне верить, – подмигивает он.

Я не могу поверить, что Николасу удалось подсадить шпиона под самый нос короля Малькольма. И более того – отказываюсь верить собственным ушам. Это уже чересчур, даже для меня. Надо отсюда выбраться. И чем быстрее я разговорю колдуна, тем быстрее соображу, как это сделать.

– Во Флите ты сказал, что тебя послали меня найти, – говорю я Николасу. – Кто тебя послал?

– Мы время от времени советуемся с ясновидицей. Она помогает нам, рассказывая о том, что еще не случилось, и о том, что уже произошло, но мы не успели узнать. Все, что она нам говорит, оказывается правдой, поэтому мы воспринимаем ее видения всерьез.

Мне уже не нравится, как это звучит. Но он продолжает:

– На последних наших встречах она сказала, что мы должны тебя найти – именно тебя – и привести сюда.

– Меня? – Ослабевший было страх вернулся ко мне. – Зачем?

Он качает головой.

– Мы не знаем. И она не могла нам сказать – по крайней мере, пока. Ясновидца иногда бывает трудно понять. И нужно несколько видений, чтобы их значение прояснилось. Но сейчас, когда ты здесь, это переменится. Мы отведем тебя к ней, и она сможет все нам рассказать.

Пусть Николасу что-то неясно, зато я сразу врубаюсь. Эта самая ясновидица вынюхивает ищеек. Потому что если их цель – прекратить сожжения, то вполне разумно начать с убийства охотников. Как только они поймут, кто я такая, так с меня и начнут.

Убить его я не могу: правило Блэквелла. Также не могу с ним драться или пытаться схватить: слишком слаба и не собираюсь рисковать, подставляясь под его магию. Значит, выход у меня лишь один.

Сбежать.

Сбежать из этого дома, вернуться в Апминстер. Найти Калеба, рассказать ему, что случилось. Привести его прямо сюда, со всеми ищейками, которые у нас есть. Это, пожалуй, единственное, что способно вернуть мне благоволение Блэквелла. Единственная надежда выбраться из этой передряги живой. Поэтому я делаю то, что гарантировано выгонит из моей комнаты Николаса и Джорджа: роняю лицо в ладони и притворяюсь, что плачу.

– Простите меня, – шепчу я жалобным, невинным девичьим голосом. – Так все сразу… я еще не совсем здорова. Мне бы отдохнуть хоть чуть-чуть…

– Конечно, – говорит Николас, порываясь встать. Джордж помогает ему подняться. – Понимаю, что ты пережила не самые приятные моменты. Утром поговорим.

– Надеюсь, что тогда я почувствую себя лучше, – отвечаю я.

Потому что буду уже на полпути к Апминстеру.

Джордж ведет Николаса к двери.

– Доброй ночи, Элизабет, – говорит колдун тихо. – Спокойного сна.

Я прячу усмешку. Неудивительно, что эти реформисты не могут взять верх. Слишком уж доверчивы.

Поднимаю глаза – Джордж внимательно на меня смотрит.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Нет, ничего, – отвечает он, закрывая дверь. С моей стороны.

– Ты что?

– Я, наверное, останусь. Знаешь, раз ты так расстроена, да и вообще…

Он опять устраивается на стуле, закидывает ноги на табурет и заворачивается в одеяло. Готова поклясться, что он ухмыльнулся.

Не совсем, значит, доверчив.

Конечно, я могла бы его убить: у Блэквелла нет правила, запрещающего убивать шутов. Особенно если он не настоящий шут, а шпион реформистов. Могу это сделать прямо здесь. Прямо сейчас.

Но Джордж будет отбиваться. Он позовет на помощь, и непонятно, кто откликнется. Несомненно, колдуны. Реформисты, ага. Шпионы, ведьмы, знахари, и один бог знает, кто живет в этом доме. Не важно даже кто, а важно, что их куда больше, чем меня. У бедной ищейки не хватит сил драться со всеми сразу, а потом еще добраться до Апминстера – в таком виде, как сейчас. У меня нет одежды, нет плаща, нет оружия. Даже ботинок нет. Одно дело – сбежать при таком раскладе. И совсем другое – драться.

Все, что я пока могу, – наблюдать и ждать. Изучать обстановку, оглядываться – что там за спиной? Ждать, пока вернутся силы, ждать, пока представится возможность. А она рано или поздно таки представится.

Остановившись на этом плане, я залезаю под теплые одеяла и через несколько секунд засыпаю.

Когда просыпаюсь в следующий раз, уже белый день. Джордж стоит перед камином, подталкивая полено носком ботинка. Он полностью одет, на нем зеленые штаны, рубашка в красно-белую полоску и какой-то жилет.

– Добрый день, – говорит он, не оборачиваясь.

Я закатываю глаза:

– И когда же я от тебя избавлюсь?

– Что за приветствие лучшему другу?

Он оборачивается, ухмыляясь. Спереди его жилет богато расшит красным, зеленым и синим, и к нему приколота золотая брошь, из которой торчит огромное красное перо.

– Расфуфырен, как рождественская елка, тебе это известно?

– Это ты еще моей шляпы не видела, – отвечает он. – А теперь вставай. Я проголодался, и мне уже надоело тебя ждать.