И начальница тоже вечно зудела:

– Зря ты, Надечка, на своего журналиста надеешься. Вертопрах он. Не женится на тебе никогда. Только жизнь свою на него зря растратишь...

Надя, конечно, защищала сердечного друга. Чем реже звонил ей из своих командировок Полуянов – тем горячее. Но в глубине души боялась, что коллеги окажутся правы. И Димка – орел, герой, известнейший в стране журналист! – просто к ней, серой мышке, однажды не вернется...

А уж сейчас, с этой его странной поездкой на киносъемки в Питер, собственное положение – полуяновской подруги! – казалось ей особенно шатким.

И мало того, что в личной жизни проблемы, еще и за этих едва знакомых старушек переживаешь... Уже три дня после злосчастного дня рождения минуло, а на душе по-прежнему паршиво.

Надя сдержала данное себе слово – оборвала все контакты с балериной. И телефон Егора Егоровича поставила в «игнор». Только Лидия Михайловна все равно продолжала присутствовать в ее жизни. Митрофанова даже с каким-то странным мазохизмом заказала в газетном зале очередную порцию публикаций о Крестовской. Все пыталась понять великую балерину. Как той, наверно, было тяжело и обидно – с каждым днем становиться все старее, все немощнее. Сначала ушла со сцены. Пока силы еще оставались, находила себе занятия. И с молодыми танцовщицами репетировала, и балетные конкурсы судила, и активно помогала своему любимому Дому искусств – выбивала очередной бюджет у столичной мэрии. А теперь окончательно одряхлела и вообще выключена из жизни. Лежит в своей роскошной и одинокой спальне во власти воспоминаний, перемешанных с видениями... Может быть, умирает.

И на четвертый день после смерти Люси Надя все же не выдержала. Проснулась утром и поняла, что просто не может оставаться в стороне. Она должна знать – как сейчас дела у балерины.

Но только у кого узнать? У противного Егора Егоровича? У подозрительного красавчика Влада? Нет, звонить им совсем не хочется... Тогда кому?

Может быть, тем теткам, что работали в Доме искусств и тоже присутствовали на злосчастном дне рождения? Одна из них ведь даже визитку свою ей оставила...

Надя покопалась в сумочке и быстро нашла карточку. Трушевская Магда Францевна. Главный бухгалтер. Ага, это та, которая шумная... И, кажется, всегда в курсе всего. Вот пусть и расскажет ей последние новости.

Надя даже утренний кофе пить не стала – набрала номер.

Магда Францевна схватила трубку мгновенно и неприкрыто обрадовалась ее звонку:

– Ох, Надя, до чего же вы кстати! Я вас уже обыскалась, и Лидию Михайловну пытала, и Егора!.. Но Лидочка – она совсем не в себе, а Егор сказал, что вашего телефона у него нет...

Странно. Неужели потерял? Или просто вредничает из-за того, что она на его звонки не отвечает?..

Магда же продолжала свою горячую речь:

– Ну, в общем, вы нашлись, и это главное. Знаете, Надя, нам всем очень нужна ваша помощь...

Господи, опять!..

– Я понимаю, – несколько стушевалась Магда, – моя просьба может показаться вам несколько странной, но вы должны повлиять на Лидию Михайловну.

– Что вы имеете в виду? – опешила Митрофанова.

– Дело в том, – понизила голос Магда, – что дни Лидочки сочтены. Мне удалось пообщаться с ее врачом, и он не скрыл от меня, что осталось ей совсем недолго, отек мозга уже по всему организму пошел...

– Отек мозга? Пошел?!

– Ну, может, не мозга – просто какой-то отек, – отмахнулась та. – Тут дело не в терминах. Просто Лидочка при смерти, а этот Егор не подпускает нас к ней даже попрощаться. Просто двери не отпирает. Не хочет ее волновать, видите ли! А нам обязательно – слышите, обязательно! – нужно увидеть Лиду!

Трескучая, быстрая речь Магды действовала на нервы, и Надя слегка отодвинула трубку от уха. Крестовская, значит, умирает... Будто действительно сама себя запрограммировала, что ее только что прошедший день рождения станет последним.

– Помогите нам, пожалуйста, Надя, только на вас вся надежда! – моляще закончила бухгалтер.

– Да как же я могу помочь? – растерялась Митрофанова. – Я ведь не врач.

– Да врач ей и не поможет уже, – уверенно, словно о чем-то совсем очевидном, сказала Магда. И продолжила: – Поговорите с Егором. Чтобы он пустил всех нас.

– А я-то как могу его заставить?

– Гарантий нет, конечно, – вздохнула Магда, – но вдруг? Нужно пробовать все варианты.

– А вы уверены, что это вам действительно надо? – медленно проговорила Надя. – Если у Крестовской правда отек мозга – вряд ли она сохранна. Даже не узнает вас, наверное...

– Но как же с музеем нашим тогда?! – отчаянно выкрикнула Магда – в этот раз совсем громко, Митрофанова даже поморщилась.

– С музеем?

– Ну, Лидочка – она ведь обещала, что всю свою коллекцию в наш музей при Доме искусств передаст! И картины, и книги, и все награды свои – те, что у нее остались! Сама нам говорила много раз. И мы считали вопрос решенным и уже кое-какую экспозицию начали собирать, своими силами. Но это ведь мизер, основные фонды – у Лидочки в квартире! Кто же знал, что она так быстро сдаст?.. А никаких документов-то правоустанавливающих у нас нет, мы на одно ее слово полагались...

– Ах, вот как, – тихо произнесла Надя. – Вы, значит, не попрощаться с ней хотите, а заставить, чтобы она завещание на вас написала...

И Магда, конечно, мгновенно взвилась:

– Не завещание, а безвозмездную пе-ре-да-чу! Причем передачу не частному лицу – а учреждению искусства!.. Чтоб люди ходили, смотрели. Знали, что она за человек была! Вы что ж, думаете, этот Егор ее платья балетные, и пуанты, и призы с международных фестивалей хранить станет?! Да этому мужлану наплевать! Вынесет, за ненадобностью, на помойку все скопом, все раритеты!..

Наде, признаться, очень неприятен стал этот разговор, когда она наконец поняла, что Магда отнюдь не за балерину радеет, а за ее имущество. Человек при смерти, но речь не о нем, а кому достанется его имущество... Неприятно, право слово. Однако Надя все же произнесла, как могла, миролюбиво:

– Ну, раз Егору будет наплевать, тогда и попросите эту вашу безвозмездную пе-ре-да-чу у него. Ему-то какая разница – в музей или на помойку? В музей даже удобнее: таскать не надо, сами приедут и заберут...

– Отлично, просто замечательный план! – саркастически молвила Магда. – Значит, этот грубый мужлан самолично будет решать: какие именно экспонаты достойны занять место в музее!.. Вы уж не сомневайтесь, Егор – он не промах. Самое ценное себе приберет. А нам отдаст только то, что выбросить не жалко.

А, вот ты как заговорила! Хочешь, значит, формировать экспозицию самолично. Причем по такому принципу: что подороже – не в музей, а в собственную квартиру. А ведь у Крестовской, Надя заметила, и антиквариата хватало. И немало достойных картин по стенам висело. Не Айвазовский, конечно, но явно и не бездарный новодел.