— Согласен. Я вот сыну расскажу что писателя встретил. Он у меня фантастику читает с удовольствием. Все полки уже заставил… А я не против. Нравится — пусть читает.

Надеюсь, что хоть здесь поговорка о яблоке, что недалеко от яблони, дала осечку.

— Кстати а как зовут то?

— Кого?

Водитель аж подпрыгивает от моей недогадливости.

— Ну тебя конечно. А то парню моему скажу, что писателя повстречал а фамилию забыть спросил.

— Соловьев.

— Ага. Запомню… Слушай… А может автограф дашь?

— На чем?

— Черт и верно…

Он задумчиво чешет в затылке и решительно распахивает "бардачек".

— А вот на бумажке.

— На бумажке автографы не ставят.

— Да?

— Да.

Водитель обиженно засопел, скомкал грязный, измусоленный листок бумаги себе в карман, и оставшуюся дорогу молчал.

На Русаковскую мы внеслись ("Госпожа вы не слишком быстро ехали… Вы слишком низко летели") на скорости чуть более сотни. От резкого торможения меня сильно, до боли в груди, рвануло в ремнях.

Лихач чертов.

— Сколько? — Смотрю на водителя.

Он мрачно смотрит на меня прежде чем ответить:

— Нисколько. Приятно с тобой поболтать было.

Пожимаю плечами (альтруизм так альтруизм) и вылезаю из машины.

Водитель молча сидит, положив руки на руль, и терпеливо ждет, пока я выберусь. Потом тянется к двери и бросает вслед:

— Удачи тебе.

Истерично взвизгивают покрышки и мой благодетель растворяется в плотном транспортном потоке.

Забавно. Выходил из дома и садился в машину с одним настроением — вышел с другим.

Была апатия и страх — теперь спокойствие, юмор и любопытство. Как, однако ж, иногда действуют на психику разговоры с банальным хамом.

Я перешел дорогу, старательно избегая несущихся автомобилей. Уже сколько лет, а подземный переход никак вырыть не могут. Лет двадцать назад, когда закладывались и строились эти бетонные монстры-многоэтажки, это наверное было не нужно. Потом, после перестройки, стало слишком дорого. Сейчас… А сейчас это просто никому не нужно. Человеческая жизнь сейчас ценится намного дешевле пары десятков бетонных плит.

Прошел сквозь засыпанный мокрыми желтыми листьями дворик и преодолев скрипучую дверь вошел в подъезд. В подъезде, сразу за дверью меня ждали. Сначала мне даже показалось, что это мой уже знакомый хамоватый попутчик. Слишком уж похож. То же добродушное лицо с тонкими губами. Пластиковая оправа с несуразно толстыми стеклами. Короткая стрижка.

А потом мне стало не до сравнений.

Мужчина сделал шаг вперед, и я вылетел обратно на улицу, по пути вынося спиной дверь.

Темно…Почему так темно?

— Дурак. Вставай и дерись. Иначе умрешь ! — Шепот… Чей это шепот? Почему так темно? Разве темнота может шептать?

— ОТКРОЙ ГЛАЗА! ДЕРИСЬ! ТЫ СМОЖЕШЬ! — Уже не шепот. Громовой раскат в ушах и слепящее пламя под сжатыми веками.

Это в дешевых китайских боевиках после подобных ударов встают.

Встают и с окровавленной мордой, с пеной у рта бросаются на врага, делают два три удара и побеждают. Никогда не думал, что придется проверять этот постулат на практике.

Встать я все-таки смог. Почти смог. Повторный удар отбросил меня со ступенек на покрытый прелой, мокрой листвой газон.

На этот раз я падаю лицом вниз, но сознания не теряю.

Желудок спазматически сжимается и меня рвет смесью сладкого чая с кислотно-горькой желчью. Глаза режет, размывая окружающий мир до состояния нерезкой фотографии. От боли в животе по детски сжимаюсь в комок прикрыв лицо руками. Сознание орет, что нужно защищаться, но тело решает все по своему. И еще почему-то я понимаю, что следующего удара мне сознательно уже не выдержать. Нет, я не умру, конечно, по крайней мере, не сразу — человек очень живучее существо и будет цепляться за жизнь из последних сил, но вот в бессознательное состояние скачусь наверняка.

Хлопает выстрел. Второй. Кто-то тонким голосом кричит от боли, а потом, всхлипнув, умолкает. Мимо меня проносится человек в развевающемся пальто. Подброшенные тяжелым ботинком листья вперемежку с земляными комьями летят мне в лицо.

Пытаюсь приподняться на руках, но тело все еще живет своей не зависимой от моих желаний жизнью, и я падаю обратно. Правда, при этом переворачиваюсь на спину и могу теперь созерцать несколько обглоданных осенью веток акаций и кусочек затянутого серой дымкой неба.

— Живой? — Надо мной склоняется Захар.

— Ага… Почти… — Сил хватает только на шепот.

— Как он тебя однако. Болит что-нибудь?

Я пытаюсь проанализировать свои ощущения, но это все равно, что щупать свежий синяк.

Болит везде. Даже язык и тот как-то болезненно реагирует на мои попытки заговорить. Поэтому лишь молча киваю в ответ.

— Черт. — Захар добавляет еще пару фраз на великом и могучем.

Тело постепенно начинает оживать, локализуя очаги боли. Похоже, в основном досталось спине и животу.

На этот раз попытка подняться оказывается более удачной.

Ноги как сплошной комок ваты и, к тому же, предательски дрожат.

Захар озабоченно наблюдает за моими опытами с оживлением конечностей.

— Вить… Ты лучше сядь. Не дай бог, он тебе сломал что нибудь.

Киваю в ответ и сажусь (точнее просто падаю) на землю, привалившись спиной к тощему древесному стволу. Спина немедленно отзывается короткой вспышкой боли.

Провожу рукой по мокрому лицу и обнаруживаю, что оно все в крови. Похоже, я еще и носом умудрился приложиться.

Захар со вздохом опускается рядом. Только сейчас замечаю, что он вооружен — держит пистолет в руке, не торопясь засовывать его в пристегнутую под мышкой кобуру. Ствол исходит тонким парком — холод торопливо вытягивает соки из еще неостывшего оружия.

Марку оружия я определить не смог, но это явно не штатный ПМ — слишком длинные корпус и рукоять.

— Курить есть?

Киваю головой. Тянусь, морщась от боли к карману.

— Не дергайся же я сказал! В каком кармане? Сам достану.

— В правом.

Захар выуживает у