— Нет, только пулька. Еще кровь, конечно. Из Тоши там натекло прилично, все полы заделали, Анька замучалась ведра выносить.

— Дела… — пробормотал я. Настроение стремительно рухнуло вниз. — А может так быть, что у меня там маленькая дырочка, а у Антона большая дырища?

— Ну какая бывает дырка от пули? — задумалась она. — Не знаю. И Анька ничего такого не говорила. Короче, пулю вам вынули, дырку заштопали. И еще я не знаю, что у вас там в драке случилось. Но, может быть, хватит?

— Чего хватит?

— Хватит приключений, вот чего! — она говорила тихо, но казалось, что кричит. Зажатая тесной футболкой грудь взялась бурно вздыматься. — Я понимаю, Антон Михалыч, себя вам не жаль. И на меня вам плевать, на друзей тоже. Но Тоша за что страдает? Кстати, Верка болеет вместе с ним, только душой. Анька ревет белугой… Зачем?

Вот тут она права. Уела, гадюка, за больное место прищемила.

— Думаю, вам пора завещание написать, — неожиданно закончила она резкий спич.

— Хм, — слегка опешил я. — Кому это «вам»?

— Вам всем. И не здесь, а там, — пояснила она. — Ваш дом и «Волгу» завещать Тоше, Тоше свой дом завещать Верке. А Верке всё добро и усадьбу, что бабушка Степанида отписала, завещать маленькому Антону.

— Погоди, — притормозил я этот полет мысли. — Он же еще не родился!

— Ничего, — улыбнулась она. — Вы же за Веркой присмотрите?

— Можно подумать, я не присматриваю…

— Вот! Так что всё будет хорошо. Зато парень сразу родится с полным горшком. И над ним не повиснет угроза ипотеки.

Глава 2

Глава вторая, в которой выясняется, что судьба штука подлая: поморгает мне глазами и не скажет ничего

Чесотка на спине нарастала. Более того, она дополнилась жжением и слабыми прострелами. Но это не мешало мне разглядывать девичью футболку. Такие черные майки с разными странными надписями носят «офники» — околофутбольные фанаты. Классный топовый шмот, надо себе такой же на вайлдберриз заказать.

Блин, о чем я думаю на смертном одре? Внезапно рядом завибрировал телефон. Алена вздрогнула, встряхнув белокурой копной волос.

— Опа-на, — вытаращилась она на жужжащий аппарат, что пополз по прикроватной тумбочке. — А слона-то я и не приметила. Откуда взялся сей девайс? Только что здесь было пусто!

Оглядывая Алену, хлопающую глазищами, я припомнил фразу: «Луки бровей чернее ночи, глаза цвета неба разят пуще копий, а ресницы гуще бархатных опахал». Когда поэт сочинял свои строки, скорее всего он имел в виду эту девушку.

— Тут написано «Коля», — сообщила она с опаской, не прикасаясь к экрану. — Будете брать?

Брать мне было не с руки, поэтому уклонился.

— Врубай на громкую. И улыбайся, сейчас вылетит птичка.

Аппарат немедленно зарычал, громко и грозно:

— Господин Бережной, потрудитесь объясниться!

Жестко, однако. Жалко птичку. Не вылетела, прямо на взлете от шока скончалась. Тем временем Уваров громыхал и лязгал. Казалось, что из телефона сыплются кубики льда. Они падают на пол, и звонко разбиваются о кафель. Понеслась печаль по трубам! Одернув руку, Алена слегка присела. А потом, неслышно ступая бело-голубыми кроссовками «Нью Бэланс» в ретро-стиле, вернулась к столу на полусогнутых. Будто стреляный воробей, отступила на заранее подготовленную позицию, где пискнула чего-то, поёрзала, и загремела ложкой — видимо, чтобы перебить Колины крики.

А мне пришлось докладывать, хотя не очень-то хотелось:

— В автосалоне «Тойота» выбирал машину. Неожиданно приперлись адвокаты турецкого бизнесмена-алкаша. Приставали, вели себя вызывающе по отношению к моей девушке. Произошел небольшой конфликт.

Говорил я с трудом, но коротко, не растекаясь мыслью по древу. Только Коля не оценил труд, он даже вспылил пуще прежнего:

— Теперь это называется небольшой конфликт? Черт побери! Сам пулю поймал, девушку угробил, охрану положил. Справку о состоянии здоровья мне на почту прислали, знаешь что там?

— Что?

— Все тяжелые, вот что. А у кого-то «небольшой конфликт», ага, — передразнил он меня. — Да после тебя там четыре трупа осталось, и целая куча раненых, в том числе зевак! Два новеньких автомобиля продырявили…

— Это выросло потом, — мягко возразил я. — А сначала я успокоил наглых адвокатов резиновыми пулями. И собирался тихонько смыться.

— Так-так, — саркастически хмыкнул Уваров. — Собирался он! Тихо смыться не удалось? Форрест Гамп, блин. Кажется, твоя кукушка пролетела мимо гнезда.

Ему кажется, а мне видится иначе. Там, на другом конце диалога, Коля представлял себя Фемидой — с саблей в одной руке, и с аптечными весами в другой. Этакое воплощение возмездия, в кашемировом костюме от Бриони. Выволочку он мне будет устраивать, ага. А судьи кто? Хотелось пожать плечами, но не удалось.

Конечно, с заморскими купцами нехорошо вышло. Жаль, но мы это переживем. Уж я-то — точно. Ничего, в следующий раз буду умнее.

— Нас расстреляли в спину, — уточнил вслух свою позицию. — Кто же знал, что у них окажется автомат?

— Не автомат, — устало вздохнул Коля. — Пистолет Стечкина.

— Это который очередями стреляет? — припомнил я. — Хм, раритет.

— Да, горцы уважают серьезные игрушки, — согласился он и снова завелся: — А ты притягиваешь неприятности получше любого магнита. Такой талант влипать в истории еще поискать!

— Коля, ребята вынуждены были отстреливаться. Этот момент помню плохо, на сырой земле валялся.

— Но будучи сбитым летчиком, сумел вытащить всех, — буркнул он. — Респект. Единственный светлый эпизод в этой грязной истории.

На это оставалось только усмехнуться. Пионеры в таких случаях вытягиваются во весь фрунт и сообщают: «А еще я крестиком вышиваю».

— … И грузоподъемность хорошая, несмотря на раны. Растешь прямо на глазах. Твою бы энергию, да на мирные цели!

— Между прочим, из больницы не вылезаю, — вяло возмутился я. — Пашу здесь днем и ночью.

— Вот именно! Чаще лежишь, чем пашешь, и постоянно пьешь мою кровь. Господи, что у нас за компания такая? Полковник Острожный рвется грабить гангстеров, экспроприатор хренов. Вика такая же атаманша. И это в то время, когда не все коммунисты охвачены! Бабушка Степанида — махровая революционерка, и Анечку в это втянула. А дед Бережной — хулиган-рецидивист. Что, на голову седина присела, мозги придавила?

— Хм, — выразил я возражения.

Седина осталась в