— Скатертью дорожка, — с невыразимым облегчением пробормотал хозяин, самолично выпроваживая гостей. — Доброго пути. Всего хорошего. Чтоб с погодой, значит, вам повезло…

«Пропадите пропадом!» — читалось в воровато бегающих глазках.

Стрегон неуловимо поморщился.

— Прощевайте, стало быть… Припасов в путь-дорожку вам собрали… Вот и солнышко снова светит, и птички поют, и народу никого… Езжайте себе с Богом…

Наемник отвернулся и вывел со двора оседланного жеребца. Следом с усмешкой последовал Лакр, у которого на языке крутилась очередная острота, а нога прямо-таки чесалась врезать по оттопыренному заду усиленно кланявшегося толстяка. Последним, по давно сложившейся традиции, шел хмурый Торос, у которого по утрам, как правило, всегда было скверное настроение.

Непонятно, каким образом в ситте уживались столь непохожие друг на друга люди: внешне развязный и ленивый ланниец с рыжими вихрами и ожидаемо скверным характером, бледноволосый полуэльф, от которого за версту разило смертельной угрозой, и вечно хмурый южанин, кажется, вообще не умеющий улыбаться. Но факт остается фактом: ситт за годы службы полностью сложился, притерся и был поразительно цельным. Несмотря на то что Лакра за его дерзкие шуточки и бесконечные подначки братьям временами хотелось подвесить на ближайшем суку, а от Тороса порой было и слова не дождаться.

Едва ворота постоялого двора вместе с угодливым хозяином остались за спиной, Стрегон глубоко вдохнул, рассеянно оглядывая пустую улицу. Впрочем, кого тут можно встретить в такую рань? Даже петухи еще не прокашлялись. Мужики только-только продирали глаза. Стрегон уже собрался взлететь в седло, но вдруг зацепился взглядом за сидящую на соседнем плетне одинокую фигурку: вчерашний мальчишка, кажется, тоже имел привычку вставать спозаранку.

Стрегон узнал его сразу — по густым каштановым вихрам, хрупкому даже для подростка сложению и идеальному овалу немного бледного, будто с недосыпу, лица, на котором подозрительно ярко горели голубые глаза. Необычные, слегка раскосые, поразительно чистые… Почти такие же, как у него когда-то.

Пацан сидел на плетеном заборе, безучастно болтая ногами и рассматривая пыльные разводы на земле. Одинокий, взъерошенный, какой-то печальный. И наемник, на мгновение задержав на нем взгляд, отчего-то подумал, что вчера в таверне было столько народу, что яблоку негде упасть. Наверняка свободной комнаты мальцу не досталось — все разобрали те, кто приехал раньше и заплатил больше, чем мог себе позволить парнишка. Скорее всего, пузатый хозяин отказался даже принять припозднившегося просителя, и мальцу пришлось со вздохом тащиться снова под дождь, слушать голодное урчание в брюхе, а потом ночевать или в заброшенном амбаре, или в сарае, или… гм, под этим же самым плетнем, накрывшись плащом вместо одеяла и подложив под щеку ладошку.

Словно почувствовав что-то, мальчишка поднял голову, и Стрегон чуть не вздрогнул, встретившись с ним взглядом. Там была такая тоска, но вместе с тем и такая ясность… Узнавание, какая-то печальная истина, смешанная с внутренней болью… У полуэльфа впервые за сорок с лишним лет что-то екнуло в груди. А потом появилось неуместное сожаление — красивому пацану с утонченными чертами лица придется испытать тот ужас, через который пришлось пройти ему самому. Ведь у людей действительно не бывает таких глаз. У них не бывает точеных скул, идеально очерченных губ и пушистых ресниц, по которым сходят с ума молодые девчонки. И как-то неожиданно грустно стало от мысли, что у таких мальчишек, как правило, неизбежен надлом в душе. И случится он ровно в тот день, когда вместо задорного юнца на них из зеркала в ужасе уставится красноглазый альбинос.

Поджав губы, наемник отвел глаза. У каждого — свой путь. Если пацану суждено через это пройти, значит, так надо. Он может сломаться, не вынеся насмешек, может напороться на нож и умереть в какой-нибудь сточной канаве, а может — и для него это лучший вариант — собрать волю в кулак, в кровь разбить кому-нибудь лицо, но заставить остальных замолчать. И найти в себе силы стать выше тех, кто очень скоро навесит на него ненавистное, хорошо знакомое немолодому воину клеймо: полукровка…

— Едем, — хрипло бросил наемник, забираясь в седло.

Накинув капюшон, чтобы не пугать крестьян, он первым направил скакуна к закрытым воротам. Но даже так, через многие десятки шагов, тяжелый плащ, плотную куртку и наросшую за эти годы скорлупу равнодушия, ощутил на себе пристальный, очень странный взгляд, от которого почему-то хотелось поскорее избавиться.

— Торос, тебе не кажется, что наш вожак за это утро еще немного поседел? — неожиданно поинтересовался у побратима Лакр.

— Отвали, — привычно огрызнулся южанин, скользя цепким взглядом по домам.

— Нет. Действительно… мне показалось, что вчера он был более…

— Заткнись, Лакр, — рыкнул Стрегон, отчего-то именно сегодня чувствуя давно позабытое раздражение.

Странный пацан чем-то его зацепил. Даже побратимы почувствовали: Торос с удивлением покосился на вожака, а неугомонный ланниец послушно закрыл рот. Стрегон подавил необъяснимое желание обернуться, чтобы еще раз взглянуть на мальчишку. Даже пришпорил коня, стараясь выбросить ненужные мысли из головы, однако уйти просто так им не позволили — в одной из подворотен вдруг послышался свирепый рык и зазвенела потревоженная цепь. Потом донесся истошный женский крик, оборвавшийся громогласным лаем. За ним послышалась приглушенная мужская ругань. Громко опрокинулось пустое ведро, дробно застучала по земле развалившаяся поленница. Наконец, в одном из заборов с треском разлетелась гнилая доска, почти сразу за ней — вторая, а на пустую улицу, раздвинув мощной грудью податливое дерево, выбрался крупный пес, волочащий за собой оборванную цепь.

С коротким рыком, больше похожим на раскаты грома, кобель отряхнулся, отчего серая шерсть на загривке встала дыбом, шальными глазами обвел соседние дома. При виде троих всадников у него что-то мелькнуло в лихорадочно блестящих зрачках, лапы непроизвольно напряглись. Мощное тело подобралось, зубы угрожающе обнажились…

Вот же Торк! Кажется, с привязи сорвался? То ли ударили его, не подумав, то ли не кормили, то ли лапу защемили возле поленницы, и пес от боли взбеленился… Кто знает? Главное, что он был сейчас зол на весь свет, так и рыскал по сторонам, на ком бы выместить злость. И разбираться бы с этой зубастой проблемой не уехавшим братьям, потому что, кроме них, подходящей добычи перед глазами пса не маячило, как вдруг…

Стрегон аж похолодел, когда на другом конце улицы распахнулась калитка и оттуда с задорным смехом выскочил босоногий мальчишка. Совсем маленький, белобрысый, в одной нижней сорочке — явно от мамки сбежал в погоне за красивой бабочкой. Он еще не увидел ни всадников, ни грозно обернувшегося пса — с широко открытым ртом уставился на кружившую рядом крылатую прелестницу, а потом восторженно запрыгал, неуклюже пытаясь поймать ее ладошками.

Если бы не бежал он сейчас, если бы не кричал, размахивая руками и беззаботно смеясь, может, и не заметил бы его взъярившийся кобель. Но тот как почувствовал, что детеныш совершенно беззащитен. Низко пригнув лохматую голову, сдавленно захрипел, а потом сорвался с места и огромными прыжками кинулся навстречу.