– Это почему ещё?

– А мне пока на земле есть, чем заняться. А с неба больно падать высоко. Боюсь, шишками не отделаться.

– Трусиха!

– Балабол!

В это время загудел мотор, и вся деревня высыпала провожать железную «птицу». «Раненый» аэроплан тяжело полз по дороге, то набирая скорость, то почти останавливаясь.

– Долго же ему ехать придётся, – покачала головой Феоктиста, выйдя на крыльцо.

– Зато потом полетит! – ответил Родя.

– Тебе, горе, только с братушкой моим балакать. Иди лучше в хату, кавун есть будем.

За всю жизнь не ел Родион таких сочных, сладчайших кавунов. Феоктиста смеялась, глядя на него, а он краснел, но смеялся следом. Иногда на лицо её набегала грусть, и Родя не решался спросить о её причине. Мало ли было этих причин у неё! Вспоминала ли усопших родных или беспокоилась о будущем младших, или думала о том, что война всё идёт, унося жизни, разоряя землю, и могут прийти большевики, и тогда не жди добра… Грустил и Родион, понимая, что, в сущности, ничем не может помочь ей. Феоктиста больше не дичилась его, и он заходил к ней каждый день, учил её читать по книжке Жюля Верна. А иногда они вместе ходили по вечерам на луг, и это были самые счастливые часы.

А в последний вечер всё вышло как-то не так, как должно было, и горьким осадком легло воспоминание о нём на душу Роди. Он пришёл на их место загодя и стал ждать её. Солнце садилось, и ветер едва колебал шелковистую, сочную траву, рядом звенела, переливаясь, речушка. Наконец, она появилась, шла, словно скользила босыми ногами, по травинистому ковру. Родион вскочил и протянул ей букет полевых цветов.

– Спасибо, – Феоктиста чуть улыбнулась и села, обхватив натруженными руками колени.

Молчали. Родя мучительно искал нужных слов, но они не давались. Он уже знал, что их части недолго осталось стоять в Перфильевке. Обстановка на фронте усложнялась. Потерпел неудачу десант, посланный на Кубань, в то же время красные, переправившись через Днепр, захватили Каховской плацдарм. Укрепившись на нём, большевики получили возможность выйти в тыл белым войскам и отрезать их от Перекопа. Каховка стала ахиллесовой пятой Крыма, важнейшим стратегическим узлом, который необходимо было вернуть. Все попытки взять его в лоб, предпринимавшиеся ещё в августе, терпели неудачу и стоили страшных потерь. В Ставке была разработана операция по переброске крупных сил на вражеский берег с тем, чтобы взять Каховку с тыла. К Днепру стягивались всё новые части, и Родион слышал, что скоро и их перебросят в район боевых действий. Совсем недавно Родя был бы счастлив этому. Ведь сколько времени, вступив в ряды белых войск, он искал себе настоящего дела! И, вот, наконец… Но нестерпимо жаль было покидать ставшую родной Перфильевку, и нестерпимо трудно расстаться с Феоктистой, не видеть её глаз-васильков, не слышать задорного смеха…

– Ксюша, мы, наверное, уйдём скоро.

– Да, я слыхала… Ничего, уборочная к концу близится, управимся.

Как хворостиной по лицу хлестнула. Словно бы не понимала, о чём он пытается говорить с ней.

– Мы, может быть, больше не вернёмся сюда.

– Возвращайтесь. Если вас здесь не будет, то большевики придут, и нам всем будет плохо.

Родя не выдержал и, схватив девушку за плечи, тряхнул с силой:

– Ты что? Ты ничего не видишь? Не понимаешь?!

– Отпусти меня! – голос прозвучал строго, но в васильковых глазах промелькнул испуг.

– Не отпущу! Я же люблю тебя, Ксюша! – Родион притянул Феоктисту к себе и поцеловал её.

Сладок был поцелуй, зато горька последовавшая оплеуха. Тяжела ручка оказалась у красавицы-дикарки. Опять пылало лицо её гневом. Она стояла перед ним, полная негодования, заговорила, волнуясь:

– Не надо этого! Ты, горе, хороший. Я это сразу поняла. Ты как ребёнок… Барчук… А у меня пятеро меньших на шее. За ними ходить! Да ещё эта ваша война! – слёзы хлынули из глаз Феоктисты. – А ты… Уезжай, оставь меня! Оставь и не приходи больше! Не надо! – содрогаясь от рыданий, она побежала прочь, и на этот раз Родя не бросился ей вдогонку, а остался сидеть неподвижно, словно окаменев. Рядом осталась лежать белая косынка, он протянул руку, взял её, поднёс к лицу, вдыхая запах феоктистиных волос, спрятал в карман.

Родион просидел у реки всю ночь, ещё надеясь в глубине души, что Феоктиста вернётся, но она не вернулась. На рассвете Родя возвратился в деревню и застал там большое оживление. Навстречу ему попался вечно хмурый Стёпка:

– А, Родя, наконец-то! Мы уж собирались тебя искать.

– А что такое?

– Получен приказ о выступлении. Выступаем в полдень.

– Ты Ксюшу не видел?

– Нет, не видел, – Стёпка пожал плечами. – Я по ночам сплю, а не караулю чужих зазноб. Кстати, и тебе советую поспать оставшиеся часы, а то будешь в походе носом клевать.

– Спасибо за совет!

Рад бы был Родя последовать ему, но разве до сна было? Он должен был проститься с Феоктистой. Извиниться, увидеть её в последний раз. Не на такой же ноте горькой расставаться! Умывшись, приведя себя в порядок и сложив немногочисленные вещи, Родион поспешил к дому Феоктисты. Там стояла тишина, и дверь была закрыта. Трижды обошёл вокруг, надеясь, что она выйдет сама, наконец, отворил калитку и поднялся на крыльцо. Долго мялся перед дверью, не решаясь постучать, боясь услышать гневную отповедь, но всё-таки отважился. Дверь открыл её брат Проша, посмотрел вопросительно такими же, как у сестры, васильковыми глазами.

– Ксюшу позови-ка, – попросил Родион.

– Сеструхи нету.

– Скажи, что я на минуту, что мы сегодня уходим. Я только попрощаться.

– Дак нет её.

– Как нет? А где же она?

– Не знаю, – Проша пожал плечами. – Она вчерась вечером ушла и ещё не приходила.

– Как же так? – Родя заволновался. – А где же она может быть? Не случилось ли чего? Может, её искать надо?

– Не надо её искать, – из комнаты выглянула старшая из сестёр Зина. – Она, небось, к тётке пошла, там и заночевала. Может, ей передать что?

– Я записку напишу.

– Пиши, – Зина пожала плечами.

Родион вошёл в дом, сел за стол и, достав из-за пазухи том Жюля Верна, написал на заглавной странице: «Дорогая Ксюша! Прости, если я тебя нечаянно обидел. Я не успеваю проститься с тобой и оставляю тебе эту книгу на память. Твою косынку я украл, и она теперь всегда будет со мной. Прощай и не поминай лихом своё горе!» Подумал и приписал постскриптум: «До встречи на луне!»

– Передайте сестре, – просил Зину и Прошу.

– Возьми в дорогу, – Зина протянула небольшой кулёк. – Здесь галушки с салом. Сеструха вчерась сготовила.

– Спасибо! – Родя принял кулёк и, чмокнув детей в макушки, покинул ставший дорогим дом.