— Нам надо придумать, что делать, — решительно сказала я, обводя взглядом погруженных в свои мысли ребят. — План действий или…

— Не будет больше никаких «планов действий», — с внезапной резкостью отрезал Хус.

— Это почему? — непонимающе уставилась я на парня.

— Потому что с сегодняшнего дня наше с вами общение закончено. Все получили, что хотели. Вы узнали про то, что вы обе колдуньи, ритуал этот я вам тоже помог провести. Собственно, я только за этим сюда и пришел. Чтобы сказать это лично, без утайки и недомолвок.

— Как же… — побелела Ада, став одного тона с восковой кожей нортлинга.

— Ари, что ты такое говоришь? — взволнованно начала я. — Мы же друзья. Друзья так не поступают.

— А как поступают друзья? — он презрительно фыркнул. — Договариваются с преступниками обо всем за нашими спинами, не посоветовавшись?

— Мы сами решили, что, если не будет другого способа, воспользуемся помощью Синдиката, — напомнила Ада. — То, что этот Марк нам помог — вообще подарок судьбы. Как бы ты без его карт справился?

— Что-нибудь придумал, — насупился Ари на справедливые замечания девушки. — Да, может все было бы не так быстро, как вы бы того хотели, но зато без нарушения законов! Но вы меня не послушали, сделали все по-своему и теперь у нас будут проблемы, причем нешуточные.

— Но это только предположение. Просто надо принять к сведению и…

— Вопрос времени — когда они найдут, кто продавал украшения и кому принадлежит книга. Впрочем, вам-то что — ваши отцы просто откупятся золотом. Вы хоть подумали, какие проблемы грозят деду, когда станет ясно, что у него хранится запрещенная литература?

Ада было хотела что-то сказать, но растерянно перевела взгляд на меня. Да, как и Ада, я вообще не подумала, что не только положение Игнация может быть под угрозой, но и его жизнь…

— И вообще, я не понимаю, для чего нам дальше продолжать «дружить»? Ты, — он посмотрел на меня. — Меня еще в детстве презирала. И даже бы не узнала о моем существовании, если бы я продолжал сидеть, как мышь. Если бы сам первым к тебе не подошел. А ты, — холодные голубые глаза метнулись к съежившейся Аде. — Ты так вообще радостно портила мне жизнь, пока я не стал тебе нужен.

— Неправильно думать, что люди не меняют своего мнения, — возразила я, хотя что-то внутри меня ехидным голосом говорило — а ведь он отчасти прав. — Не суди по тому, что было много зим назад. Мы были глупыми детьми. Я стала с тобой общаться…

— …Из жалости? — язвительно подсказал он.

— …Потому что ты — интересный человек. Потому что у нас схожие взгляды на жизнь. Схожие интересы. Хочешь сказать, мы не сидели вместе часами в библиотеке, не делились впечатлениями о книжках, не помогали друг другу?

— Но посмотрите правде в глаза, — он пожал плечами. — Единственное, почему мы вообще все сейчас сидим тут — потому что у нас были свои эгоистичные причины во все это влезать. У всех нас. Какой смысл продолжать общаться, если каждый получил, что хотел? Да еще и ворох проблем в придачу.

— Неправда! — вскрикнула Ада, глаза ее блестели от слез. — Ты не такой! Ты же сам говорил, что тебе с нами хорошо, что мы твои первые друзья, что тебе не терпится узнать истину, что тебя так привлекает эта странная таинственность и недосказанность природы магии…

— Я согласился на все лишь из своих собственных соображений. Сначала, правда, мне хотелось доказать вам свою правоту, но потом все зашло слишком далеко… Я не мог игнорировать все факты, которые складывались в одну картину, но я отказывался верить до последнего… — он запнулся, но затем недовольно добавил. — И уж точно я не планировал связываться с бандитами и нарушать закон!

— Тогда зачем? — глухо спросила я, недоуменно глядя на парня. Будто бы впервые в жизни увидела этого сутулящегося худощавого юношу, даже не решающегося нам в глаза смотреть.

— Потому что… Я надеялся выяснить исток моей болезни, — он так сильно сжал кулаки, что костяшки побелели. — Арсений сказал, что моя болезнь порождена магией.

Ада закрыла рот руками, не давая крику ужаса вырваться наружу. Я, чувствуя, как ледяной волной проходит оцепенение по телу, переспросила:

— Что?..

— Он и сам это не понял, пока не прибыл целитель. Такого не видели уже многие сотни зим, и мне повезло, что в Ордене еще остались книги, где описывались древние заболевания. Это называется «иссушение». Распространение иссушения остановили, но не избавились от этой заразы окончательно, — он обвел нас яростным, почти ненавидящим взглядом, будто это лично мы виноваты в его недуге. — Эта мерзость будет сидеть во мне до конца моих недолгих дней. Если я не найду способ исправить это.

— Но мы же можем продолжать делать это вместе, — отчаянной мольбой предложила Ада. — Мы же столько смогли вместе узнать. А сколько еще предстоит выяснить…

— В этом и проблема, — парень отвернулся, глаза его блестели безумными искорками. — Я не хочу этого знать. Я до последнего не верил, что весь этот бред в книжке — правда. Думал, просто какая-то чепуха на подобии гаданий и ворожбы, которыми развлекаются сельские простушки. Но когда ритуал сработал, у меня будто твердую почву из-под ног выбили. Это не дает мне спать по ночам, не дает размышлять здраво и логически, потому что мозг все еще отказывается верить в увиденное. Но и забыть о произошедшем я не могу. А еще меня пугают мысли о том, что еще может оказаться правдой. Все равно что впервые в жизни увидеть цвета, когда до этого знал лишь черное и белое. Это все… просто сведет меня с ума, если я продолжу погружаться в эту пучину. Просто хочу, чтобы мой мир так и оставался черным и белым.

Парень обхватил голову руками, сдавливал ее, идеально убранные светлые волосы растрепались, придав ему еще более безумный вид.

— Ари, — сказала я мягко, хотя, как и Ада, чувствовала, как скроенная неровными стежками привычная жизнь начинает трещать по швам. — Ты не сможешь всего добиться один. Все, что мы смогли выяснить в книжках, все наши планы, все это мы смогли сделать, потому что были вместе.

— Это вы без меня ничего не сможете, — безжалостно парировал он. — Думаешь, я такой глупый? Вы просто пользовались мной, прочем, как и все остальные. Это я позволил себя в это втянуть, по глупости не заметив, где закончилась та грань дозволенного, за которой ждет расплата. И теперь, когда все это норовит накрыться медным тазом, я не готов рисковать своим будущим