То, что делал сам посол, он принимал как должное. То, что кто-то другой мог полагать так же, было возмутительным произволом. Хадджадж посмеялся бы, если б ему не хотелось расплакаться.

– Заверяю вас, это было сугубо риторическое замечание, – проговорил он.

Пришлось потратить несколько минут, приглаживая растрепанные перышки Ансовальда. Наконец, решив, что ункерлантский посол достаточно успокоился, министр продолжил:

– Я едва ли могу избегать альгарвейца на приемах и тому подобных собраниях, вы же понимаете.

– Ну конечно – подобные мероприятия не в счет, – отмахнулся Ансовальд. У Хадджаджа возникло большое сомнение, что ункерлантец проявит благоразумие хотя бы в подобной малости. Посол вновь упер палец ему в грудь: – Но когда вы с Балястро часами шушукаетесь неизвестно о чем… – Он покачал головой. – Не пойдет.

– А если он пригласит меня в альгарвейское посольство, как вы сегодня – в ваше? – поинтересовался Хадджадж, добавив про себя: «Он-то будет более вежлив, это уж точно».

– Откажите, – распорядился Ансовальд.

– Он спросит, на каком основании. Рассказать?

Ансовальд раскрыл рот – и захлопнул.

– Полагаю, ваше превосходительство, – проговорил министр, – вы начинаете понимать мои затруднения. Если мне, министру иностранных дел суверенной державы, запрещают видеться с представителем иной суверенной державы, не сочтет ли вторая держава, что запретивший виновен в оскорблении ее достоинства?

С некоторым глумливым весельем Хадджадж наблюдал, как шевелятся беззвучно губы ункерлантца. Ансовальд был медлителен, но неглуп. Пускай с запозданием, но к правильному выводу он пришел: «Альгарве сочтет, что Ункерлант оскорбил ее достоинство». Учитывая, как альгарвейцы расправились по очереди со всеми своими противниками в Дерлавайской войне, Хадджадж не хотел бы нечаянно наступить им на мозоль.

Ансовальд, судя по выражению его физиономии, – тоже. Хадджадж вежливо отвернулся, покуда ункерлантский посол откашливался, дергал себя за ухо и пытался оторвать заусенец.

– Возможно, – изрек в конце концов Ансовальд, – я слегка погорячился.

В устах зувейзина это было бы риторически-вежливое замечание. В устах ункерлантца, тем более представителя конунга Свеммеля в Бише, это было признание потрясающей искренности.

– В таком случае, ваше превосходительство, – мягко произнес Хадджадж, когда Ансовальд попытался упрямо отмолчаться, – как мне следует поступить?

И снова посол ответил не сразу. Хадджадж понимал, отчего: ункерлантец только теперь осознал, что, следуя приказам из Котбуса, может навлечь на себя беду. Но и ослушавшись приказов из Котбуса, он не мог не навлечь на себя беду. Ансовальд трепетал. Хаджжадж благодушно улыбался.

– Я поторопился, – проговорил Ансовальд со вздохом. – Можете забыть о том, что я говорил, если только вопрос не встанет снова.

Это означало: «Если только конунг Свеммель не решит, что готов оскорбить альгарвейцев». Вот теперь Хадджаджу с трудом удалось скрыть изумление. Готов ли Свеммель пойти на подобный риск? Министру часто приходило в голову, что ункерлантский конунг безумен, но никогда прежде – что Свеммель может быть глуп.

Хотелось бы ему, чтобы состояние рассудка конунга Свеммеля не значило для Зувейзы так много. Куда приятнее и проще было бы полагать это проблемой одного лишь Ансовальда. Но, увы, если Ункерлант подавится, икаться будет Зувейзе… а Ункерлант шел туда, куда прикажет конунг.

А еще Хадджадж хотел бы немного – а лучше бы посильней – сбить с Ансовальда спесь и самодовольство. Но и это было невозможно, если не рисковать тем, чего он уже добился от ункерлантца.

– Пусть будет как вы пожелаете, ваше превосходительство, – промолвил он. – Правду сказать, за прошедший год мы навидались – весь Дерлавай навидался войны. И я всем сердцем желаю, чтобы мы увидали ее конец.

Ансовальд на это только хмыкнул. Что означал сей звук, Хадджадж не взялся бы судить. То ли скепсис – войну с Ункерлантом Зувейза проиграла, и можно было ожидать, что она жаждет реванша. Или Ансовальд знал, что его конунг намерен воевать с Альгарве? При всем дипломатическом мастерстве Хадджаджа он не знал, как задать этот вопрос, не вызвав подозрений, которые лучше было бы не будить.

– Думаю, – промолвил Ансовальд, очнувшись, – что на сегодня мы сделали все, что могли.

То есть напугали друг друга. Ансовальд намеревался напугать Хадджаджа. Но не думал пугаться в ответ. «Что ж, – мелькнуло в голове у министра, – в жизни не все выходит как рассчитываешь». Он поднялся на ноги.

– Думаю, вы правы, ваше превосходительство. Наша встреча была, как всегда, весьма поучительна.

Когда он выходил, ункерлантский после еще обсасывал эту мысль с таким видом, словно та изрядно горчила. Вернуться в общество соплеменников было для Хадджаджа удовольствием, вернуться во дворец – удовольствием еще большим, а содрать кафтан через голову – наибольшим из всех. Разоблачившись с наслаждением, Хадджадж отправился докладывать о своем разговоре с ункерлантцем царю Шазли.

Но там его поджидало разочарование.

– Разве не помните, ваше превосходительство? – спросила дворцовая служанка. – Его величество выехали на соколиную охоту.

Хадджадж хлопнул ладонью по лбу.

– Забыл, – сознался он.

Прислужница уставилась на него. Министр понимал, почему: считалось, что Хадджадж ничего не забывает, и впечатление это соответствовало действительности в достаточной мере, чтобы отступления от правила становились примечательны. Министр воззрился на нее в ответ – а посмотреть было на что. Лениво – ну, не вполне – он прикинул, каково было бы провести с ней ночь. Лалла в последнее время начала обходиться ему слишком дорого, чтобы окупать доставленное удовольствие.

Хадджадж решительно откинул подобные мысли. Он еще жаждал плотских радостей, но не столь страстно, как в былые годы. Теперь он мог осознать, что есть долг превыше удовольствий. Бросив на служанку последний тоскливый взгляд, министр направился обратно в свой кабинет.

Он подумывал воспользоваться хрустальным шаром, но в конце концов отказался от этой мысли. Вряд ли чародеи из ункерлантского посольства могли подслушивать его разговоры, но убедиться в обратном Хадджаджу особенно не хотелось бы. Довольно будет бумаги, чернил и доверенного курьера.

«Ваше превосходительство», – вывел он, а затем кратко пересказал свою недавнюю беседу с Ансовальдом. Министр уже посыпал документ песком, когда в дверях возник Шаддад.

– Как у тебя это получается? – поинтересовался Хадджадж, перевязывая письмо лентой и закрепляя сургучную печать. – Появляться именно тогда, когда ты нужен.

– Понятия не имею, ваше превосходительство, – ответил секретарь. – Рад слышать, однако, что вы находите мои услуги пользительными.

– Более чем пользительными, как ты и и сам прекрасно знаешь, – поправил Хадджадж. – Если будешь так любезен, что доставишь это письмо в простом футляре…